Около половины десятого я был уже близок к облакам. Подо мною, сквозь дождь, виднелась широкая солсберийская равнина. С полдюжины аэропланов внизу реяли, словно ласточки, на фоне зелени. Должно быть, они удивились, зачем я в такую погоду забираюсь в тучи. Внезапно, как будто серая пелена протянулась, скрыв от меня землю, и всего меня окутало туманом, таким же темным и густым, как лондонский. Стараясь выбраться из тучи, я все поднимал передний винт, пока не раздался автоматически звонок, предостерегающей об опасности, и сам я чуть не соскользнул назад. Намокшие крылья больше, чем я ожидал, отяжелили аппарат, но все же я скоро выбрался из этой тучи в более прозрачную. Был момент, когда над головой моею, на огромной высоте, был как бы потолок, белый, ровный, а внизу такой же ровный, темный пол и посредине ничего, кроме моего моноплана. Удивительно пустынно в этих облачных пространствах… Раз только меня задела крылом по лицу какая-то птица… надо бы нам, авиаторам, научиться различать птиц по виду — ведь они теперь нам сестры…
Внизу разгуливал ветер, порою раздвигая тучи, и тогда, в просветы я видел далекую землю… Постепенно он свежел и, наконец, перешел в сильный бриз — двадцать-восемь в час по моему ветромеру. Было уже очень холодно, хотя измеритель высоты показал всего 9,000. Машина работала великолепно и мы все время поднимались. Груда туч оказалась толще, чем я предполагал, и, наконец, она расплылась золотистым туманом и, вынырнув из него, я очутился под безоблачным небом, над головой моей ярко светило солнце; вверху было только золото и лазурь; внизу — все серебрилось. В четверть одиннадцатого я достиг высоты 12,800 и все продолжал подниматься, чутко прислушиваясь к звуку мотора, не сводя глаз с часов, индикатора, рычага от резервуара с бензином и наноса, накачивающего масло. Не мудрено, что авиаторы бесстрашны. У них столько дела, что некогда подумать о себе. На высоте 15,000 фут компас перестал действовать: указывал то на юг, то на восток: и я мог руководствоваться лишь солнцем и ветром. Я надеялся, что здесь, на высоте, ветер утихнет, но он, наоборот, все крепчал. Моя машина вся дрожала и стонала. Я летел то по ветру, то против ветра — ведь я добивался не только рекорда высоты… по моему расчету джунгли приходятся как раз над нашим Уильтширом, и если я отлечу в сторону, все мои труды пропадут даром…
К полудню, когда я достиг высоты 19,000 фут, ветер до того усилился, что я ежеминутно боялся, как бы ни сломались крылья. И даже развязал на всякий случай парашют и зацепил его крючком за кольцо на моем кожаном поясе, чтоб быть готовым к худшему. В такой момент за каждую оплошность можно поплатиться жизнью. Но мой аппарат держался молодцом; он весь гудел, как струны арфы, но я оставался победителем Природы. Вот и говорите после этого о вырождении. Разве в старину люди так рисковали своею жизнью?..
