— А история с головою Миртля. Разве может кто-нибудь серьезно верить, чтобы при падении голова могла втиснуться в туловище? Не знаю, может быть, это и возможно, но только с Миртлем было другое. И откуда же жир на его платье? В протоколе так ведь и написано: „вся одежда перепачкана жиром“. Странно, что никто не обратил на это внимания. Я один — ну, да я, ведь давно уж это заподозрил. Трижды я поднимался высоко — как издевался надо мною Дэнджерфильд, что я беру с собой ружье! — но, вероятно, недостаточно высоко. Зато завтра, на своем новом легком аэроплане Поль Веронер, с мотором в 175 сил, я легко доберусь до 30,000 футов высоты. И выстрелю в знак того, что побил этот рекорд. Может быть, найдется и во что стрелять. Разумеется, это опасно. Но, если бояться опасностей, тогда уж лучше вовсе не летать, а сидеть дома у камина, в туфлях и халате. Завтра я исследую воздушные джунгли и, если там есть что-нибудь, я узнаю это. Если вернусь, сделаюсь знаменитостью. А, если не вернусь, эта записная книжка объяснит, чего добивался и за что заплатил жизнью… По крайней мере, не будет разговоров о несчастных случаях и тайнах…
Аэроплан я взял свой новый, Поль Веронер. Для хорошего полета нет ничего лучше моноплана. Прежде всего, он не боится сырости, а небо облачное. Затем, он крепкий и слушается каждого движение моей руки, как лошадь мундштука. Мотор о десяти цилиндрах, Робура в 175 лошадиных сил, и все новейшие приспособления. Взял с собой ружье и дюжину патронов. Посмотрели бы вы на физиономию Перкинса, моего механика, когда я велел ему подать ружье. Как он упрашивал меня взять его с собою! На биплане я бы взял, пожалуй, но на моноплане, если вы хотите подняться высоко, надо лететь одному. Оделся я, точно в экспедицию к северному полюсу: две фуфайки, сапоги стеганые на вате и внутри теплые стельки, теплая шапка с наушниками и очки, конечно. В ангаре я чуть не задохся, но, ведь, я собирался лететь выше Гималаев — надо же было одеться соответственно. И, конечно, взял с собою мешок с кислородом — на больших высотах без этого или замерзнешь, или задохнешься, или то и другое.
Для английского сентября день был теплый, душный, в воздухе пахло близким дождем. По временам налетал ветер, с юго-запада — один такой порыв наполовину повернул мне аэроплан назад — но теперь мы уж не боимся ветра… На высоте трех тысяч футов пошел дождь. Ну и ливень! Он барабанил по крыльям аппарата, по моему лицу, по стеклам очков, затемняя поле зрения. Я спустился пониже, но и тут трудно было лететь против дождя. Поднялся повыше — тут был уже не дождь, а град — пришлось удирать от него обратно. Один из цилиндров перестал работать, но я все же поднимался со всей возможной быстротой. И через некоторое время снова услышал глубокий полный звук мотора — десять звуков, слившихся в один. Какое счастье, что теперь изобретен прибор, заглушающий гуденье двигателя и треск пропеллера! По крайней мере, мы теперь всегда слышим, когда в машине что-нибудь неладно.
