Вечер шестого дня.
Нанджи помогла встать. Опираясь на неё, я сумел сделать парочку шагов и едва не потерял сознание. К боли я привык, но усталость была такая, словно я в одиночку наколол машину дров. Девушка аккуратно положила меня на место.
Отдышавшись, я спросил её, как я выгляжу. Нанджи молчала долго, я уж думал, не снизойдёт до ответа. Но снизошла.
- Я вижу нелюдя, - Нанджи говорила о мне в третьем лице. - И удивляюсь, как представитель этой слабосильной расы выжил после такого. У него обожжена грудь и спина. Обожжены руки, если он всё же прозреет, ему заново придётся учиться писать и владеть оружием. У него ожоги на лице, больше всего пострадал подбородок и губы...
Фильтры шлема пропустили жар, сообразил я. А через подбородок проходил край маски, и щель выжглась на лице.
- ...Если самки его породы раньше считали его привлекательным, то теперь у него едва ли будут шансы продолжить свой род. Его лицо обезображено навсегда.
- Плевать я на это хотел, - буркнул я. - А женщины, что руководствуются внешностью - это именно что самки человеческой породы. Как будто в морде лица дело, настоящий мужчина должен быть чуть красивше обезьяны. Главное - глаза. Что с ними?
- Я не знаю, - сказала Нанджи. - Правда, не знаю, Серый. Извини.
И вдруг она заплакала. Я схватил девушку за руку, она дёрнулась и вырвалась, бросилась прочь. Я окликнул, попытался встать - и завалился, ругаясь и плача от бессилия.
Нанджи вернулась и помогла. Потом мы не говорили об этом.
День седьмой. Несколько раз я вставал самостоятельно. Нанджи сочинила из своего плаща что-то вроде тоги. Живая ткань, всегда тёплая на ощупь, словно собранная из лохматых лоскутков, могла запоминать форму, создавала в любом месте застёжки-липучки. Команды живому одеялу отдавались мысленно, следовало хорошо вообразить, чего хочешь.
Биотехнология, как в броне и оружии "нелюдей", или же волшебство?
Я ходил, опираясь на плечо Нанджи, на палку, устраивая десятиминутные перерывы между шагами. Но ходил.
Сегодня, утром девятого дня, я понял, что уже различаю свет и тени.
Когда я это осознал, едва не чокнулся от восторга. Имп сказал, что это именно мои глаза, а не сенсоры, которые он до сих пор отращивал. Я хохотал и плакал, я говорил Нанджи, что она лучшая сиделка в мире, признавался ей в любви.
Она была рада за меня и счастлива моим счастьем, я это почувствовал и вовсе потерял голову. Улучив момент, я сцапал девушку и принялся её кружить, в босую пятку немедленно впилась колючка, и "вальс" закончился на втором обороте столкновением с кустарником. Нан держала меня и смеялась мне в ухо, а я подпрыгивал на одной ноге, чувствовал горячее девичье тело через жёсткую листву её одежды и понимал - я живой, всё будет нормально, хоть и не сразу.
