Заметив, что уже часа два, как говорится в песне, «тихо сам
с собою я веду беседу», я купил программку и сел в сторонке.
Я не узнал ее. Она остановилась передо мною, такая нарядная,
я вскочил, думал: откуда здесь моя знакомая?
– Пошли все-таки? – спросила она. Голос, голос я
узнал.
– Вы? Вы? – Я не знал, что сказать, и зачастил,
засуетился. – А я все гадал: «А.Г.». Что «А.Г.»? Анастасия, да? Аглая?
Агриппина?
– Саша, – сказала она. – Саша. Александра.
Александра Григорьевна. Звали еще Шурой. Но это мамина родня.
– И я, – сказал я, – и я Саша. Вот
совпадение!
– А по отчеству?
– Да какое отчество, что вы!
– Тогда, значит, пушкинское – Сергеевич, так?
– Нет, суворовское – Васильевич.
О, как же я боялся, что вот явится вдруг сейчас какой-то
громила военный (я уже не думал про церковного старосту) и она скажет:
знакомьтесь, муж. Нет, минуты тикали, а мы стояли вдвоем. Гремели звонки.
– У вас какое место?
– У меня контрамарка. Тут у меня все знакомые, подруга
Даша, она будет во втором отделении. Как раз Орф, вы спрашивали.
– Я почему спросил, я же днем купил билеты. Два. То
есть... то есть и на вас. А потом вы уехали, я и выбросил. Помню, ряд седьмой.
Если никто не сядет на два места, то они наши законно.
После третьего звонка мы в самом деле увидели два свободных
стула в седьмом ряду и сели рядом. Со мной никогда такого не случалось. Ведь
все бывало – и влюблялся, и трепетал, но какую-то судорогу дыхания, прилив
крови к голове, какое-то состояние выключенности из времени и невероятную
робость я никогда не испытывал. Я и боялся на нее посмотреть, и не мог не
смотреть. Как уж я эту программку осмелился предложить... Она сидела справа от
меня. Я стал протягивать правой рукой, вроде неудобно, могу задеть, перехватил
в левую, развернулся к ней всем телом, увидел глаза ее так близко, что закусил
губу. Беря программку, она коснулась пальцами моей руки, меня как током
ударило.
Бетховен был бесконечен. Саша сидела спокойно, положив на
колени программку. А на нее – красный очечник. Уговаривая себя сидеть смирно, я
тайком взглядывал на нее, вернее, косился, стараясь делать это пореже, чтоб не
заметила. Аж глаза заболели. Саша была в светлой кофточке с легкими синими
узорами. А под кофточкой тонкий свитерок под горлышко. Капельные голубенькие
сережки прятались в темно-русых волосах. Совсем школьная челочка нависала над
ровными полукружьями бровей. Глаза иногда прикрывались длинными ресницами,
иногда взглядывали на оркестр, иногда, так мне казалось, на меня. Какой мне был
Бетховен!
