Но что-то потянуло. Что? – думал я потом. Что? Есть
что-то не зависящее от нас, как сказал поэт: «Некий норд моей судьбою правит».
Этот некий норд обратил мое внимание на объявление о совместной конференции
просто ученых и ученых-богословов. Позвонил, заказал гостиницу. Прошел, лежа,
пространство душной ночи в поезде. Явился, зарегистрировался, заполнил анкету.
Ох уж эти анкеты! «Нужно ли России прибегать к займам МВФ? Да. Нет. Нужное
подчеркнуть».
У меня ощущение, что все эти симпозиумы – это
междусобойчики, где все оплачено: билеты, проживание, еда, выпивка. Со мной
даже заговорил один взъерошенный мужчина, он был уверен, что мы знакомы.
Оказалось, видимся впервые. Значит, мы были, так сказать, типологически
сродственны мероприятиям, на которых и он и я, думаю, были не впервые. Открытие,
что эдак можно стать приложением к совещаниям, не очень обрадовало. Я
нагрузился программами, уставами, проспектами, буклетами, все очень дорогое, на
хорошей бумаге, кое-где двуязычие, думал, есть чего почитать. Увы, все только
слова, слова, слова. А сам-то, сказал себе, не слова ли собираешься плодить?
Интересно, когда ты успел их выносить, когда это они успели созреть? И от каких
плодотворных мыслей зачаты?
Выступал какой-то бодрый молодой старик.
«Объединение... – говорил он, – стремления... искания... настало
время... целесообразность взаимствования... анализ доминанты...» Я задремал и
очнулся от резкого нерусского голоса. Выступал, с переводчиком, объявленный в
программе протестант-баптист. Я их уже и не слушаю, и не читаю. Мне хватило
одного случая, когда меня выделили сопровождать группу западных богословов.
День совещания проводился в Троице-Сергиевой лавре, в академии. Мы шли по
коридору, вдоль портретов архиереев – выпускников академии. Доктор богословия
(специалист по России!) спросил меня: «А почему они все с бородами?» «Так
как? – растерялся я. – Растет же». И потрогал свою молодую во всех
смыслах бороду.
Чем хороша «Камчатка» заседаний – с нее всегда легко
эмигрировать в фойе, а оттуда на улицу. Что я и сделал. Ничего, конечно, я не
узнавал. Немного прошел по Невскому. Дома с фасада были покрыты коростой
памятных досок, а со двора, куда я зашел из любопытства, – прыщами
воздухоочистителей. Реклама в колыбели революции была один к одному как в
Москве, буржуазна, движение иномарок к известной им цели было резким, и на
Невском следовало бояться уже не только фонарей. То есть я по наивности
вспомнил гоголевский «Невский проспект».
