– Что ж
думаешь, брат, одолеют нас половцы? – Изяслав тяжким взглядом смотрел на
Всеволода. – Монах сам пуглив и в тебе страх поселил?
– Не позорь
меня, брат, – тихо и кротко попросил переяславский князь. – То Божий страх.
Земная участь меня не страшит – от Бога боюсь отступить.
– Где тебе
отступить, – усмехнулся Изяслав. – Ты пост строже иных чернецов держишь и от
пития хмельного бежишь. Нищих при своем дворе развел, на милостынь твою всякий
сброд кормится. Монахов без разбора привечаешь, а ведь и к ним нужна строгость,
чтобы не творили своеволия от Божьего имени.
– Монах ничью
волю не творит, кроме Господней, – воскликнул Всеволод. – А если творит, то не
монах он, лишь рясой прикрывается. Тебе ли не знать этого, когда в твоей земле
Печерская обитель сияет, будто солнце.
– Знаю, знаю,
– подобрел киевский князь, – не бушуй, брат. Вот что я думаю: надо нам идти в
Печерский монастырь, просить благословения на битву с половцами и молитв на
одоление поганых.
Всеволод просветлел лицом и заулыбался.
– Да и я о том
же думаю, брат.
– На том и
порешим. Только Святослава дождемся. Пойдем-ка, брат, к боярам, проведаем, не
заснули ль там еще.
– Постой, –
вспомнил младший. – А где твой Душило?
– В яме сидит,
– враз поугрюмел киевский князь.
– За что?! –
сильно удивился Всеволод.
– За дело.
– А может,
отпустишь? – попросил младший брат. – Он бы сгодился в битве.
– Когда
забуду, за что сидит, тогда отпущу, – буркнул Изяслав.
14.
Захарья еще с вечера распорядился
нагрузить телегу бочонками с медом и с деревянным лампадным маслом да мешками
пшена, чтобы с утра не болела об этом голова.
О другом она
теперь болела постоянно. Десяти дней не прошло, как от пристаней в устье
Почайны отчалили три Захарьевых лодьи и поплыли вниз по Днепру, к греческому
Корсуню. Большие лодьи везли товар: собольи, куньи, горностаевые, бобровые,
беличьи, лисьи меха, медвежьи, волчьи, рысьи шкуры-полсти, плотные скатки
льняного полотна, тяжелые круги воска, бочки меда, рыбий зуб и поднепровский
янтарь.
На лодьях
кроме кормчего и нанятых гребцов плыла сторожа, набранная из
киевских и пришлых вольных кметей. Таких в любом граде Руси вдосталь. Не успел
прибиться к княжьей либо боярской дружине – сам ищи себе хлеб, подряжайся к купцам
и ходи с ними по всей земле, от Студеного до Хвалынского моря. Захарья заранее
присматривал сторожей для своего обоза: киевские вольнонаемные мужи всегда на
виду и всегда шумны. Со всеми успел сговориться, сошелся в цене, как вдруг на
тебе. Десяток нанятых им кметей тысяцкий Косняч посадил в поруб вместе с
полоцкими дружинниками. Еще четверых порубили у Брячиславова двора. И нужно
было им слушать волхвов на торжище! В последний день Захарье и Даньше пришлось
впопыхах рядиться с первыми встречными бродягами, у которых на поясе болтался
меч.
