— Тьма, — произнес он, — скажи, почему я всегда боялся тебя?
— Ты никогда не догадывался, как я люблю тебя, — ответила Тьма, — иначе мы давно стали бы друзьями, ибо, как ты знаешь сейчас, я в состоянии подарить тебе самые чудесные мысли, какие только посещают человека.
Натаниель опустил руку на стол и почувствовал в ней коробок со спичками и свечу, которые он положил туда, но совершенно про них забыл. Распахнув дверь, он выбросил все это в дождь.
— Говори еще, Тьма, — сказал он, — ибо слова твои занимают меня.
— Дорогой Натаниель, — произнесла Тьма, — друг, которому ты служил столь преданно, оказался твоей погибелью. Твой богоподобный разум, твой простой, но мудрый образ жизни отданы были на глумление невеж, и кто они, эти глупцы, как не ничтожные и трусливые отражения заносчивого, блестящего Света?
Натаниель раскрыл руки, и Тьма заключила его в объятья.
— Я позабыл Винни, — прошептал бедняк.
— Ты познаешь счастье, — пообещала Тьма. — Под высокими сводами моей черноты ты узнаешь истинную Винни. Пускай все сияющее иллюзорным светом продолжает обхаживать тебя, — вряд ли ты захочешь, чтобы это беспокоило тебя в моих чертогах. Девушка бывает хороша днем, однако ночью, в темноте, научаешься любить глубину, длительность и величие. Слова «Да воссияет свет» должны быть заменены на «Да сгустится тьма».
— Свет, когда был мне другом, всегда обещал мне утехи, — пожаловался Натаниель, прижимаясь к Тьме ближе. — Каждое утро он говорил мне, как обычно, легко и ветрено, — беги, дескать, прочь из дому, Натаниель; на пруду или в лощинах ты встретишь девушку, которая позовет тебя. Дорогая Тьма, можешь ли ты дать мне что-нибудь?
— Я дам тебе вечные желания, — отвечала Тьма, — а после них — истинное счастье.
— Но что есть истинное счастье? — спросил Натаниель.
— Смерть, — молвила Тьма.
Так вышло, что скончался как-то раз в Мэддере, в своем домике у холма, некий средних лет господин.
Ему было пятьдесят. Жизнь его была не такой счастливой, как могла бы, окончил он свои дни, подхватив простуду, за которой последовал длительный кашель, и произошло это одним приятным сентябрьским днем, где-то без четверти шесть по церковным часам. Едва в усадьбе мистера Толда опорожнили с довольным шелестом последнюю тачку ячменя, как сердце мистера Джонсона остановилось. К тому времени мало кто в деревне замечал мистера Джонсона, даже издеваться над ним или бросаться камнями в его кошку уже перестали, и теперь, когда он покинул мир, никто на это не обратил внимания.
