— Вот так история, — донесся приглушенный голос из-под земли, — а как погода там, наверху?
— Снежинки падают, большущие, что твои перья, — сообщил Пим, нисколько не удивившись тому, что друг его говорит о таких приземленных вещах, — ага, как перья, но сразу тают.
— Так я и мекал, — отозвался погребенный Джон, — а теперь спрошу-ка тебя кой-что в рассуждении погоды.
— Давай спрашивай, Джонни, — ответил Пим.
— Если тебе выпадет удача, — сказал приглушенный голос, — перекинуться словечком с той хлебной коркой, нашим Господом в небесах, попроси его, значит, присмотреть за Джонни Тулом в последний день, потому как с меня довольно и того места, где я сейчас. Спину ломать тут не надо, тишь да гладь сплошные, и много разных смешных историй мы, кости, друг другу рассказываем.
Пим вздохнул. Он дважды кивнул могиле, повернулся и направился к церкви. Мистер Такер, уже облаченный, стоял в ризнице, а перед ним преклонила колени миссис Петтифер в своем черном меховом палантине.
Пим торжественно ударил в колокол; потом проследовал к своему месту и стал на колени. Услышанная им чудесная история о претворении Божества в хлеб святого причастия устрашила его, и все-таки он хотел задать вопрос, волновавший Джона Тула.
Беспокоило его и другое. Он вспомнил, что не далее, как прошлым вечером его жена Джейн ругала хлеб от мистера Джонсона за то, что у нее от него болит грудь. А что, если Бог и на него нашлет боль? Пим был мрачен.
Когда подошла его очередь, он встал на колени у алтарного ограждения рядом с миссис Патч. Его трясло. Ему был настолько страшно за последствия акта поедания святого хлеба, что, когда он собрался положить облатку в рот, часть ее отломилась и упала на пол.
Как только служба закончилась и мистер Такер ушел, Пим медленно и боязливо возвратился к алтарю. Съесть так много хлеба от мистера Джонсона и так много своего Творца было ужасно, но уронить часть Его на пол было еще хуже.
После того, как он съел Бога, Пим задумался, на что Бог похож. Он предположил, что Бог отчасти напоминает владельца деревенского кабачка. Мистер Хукс, владелец, был похож на судью и вполне мог сойти за творца всех людей.
— Ты взаправду вытащил меня из огромадной бочки и положил в махонькую чашку, — произнес Пим, — и когда настанет мне помереть, Ты вытряхнешь меня из нее обратно в прах, откуль я пришел. Так все говорят. Но ежели я, значит, съем Тебя после завтрака и стану таким же важным, тут-то моему счастью и конец. Очень даже возможно, — продолжал Пим, не отводя взгляда от упавшего на пол кусочка, — что Тебе не особо-то понравилось, когда бестолковый Пим уронил Тебя на церковный коврик. Негоже этак-то падать святому хлебу. Я ведь кто? Червяк, а Ты — тот, кто сотворил весь круглый мир, моря и старый Мэддерский холм. Не годится Пиму идти на небо без Джонни-то Тула. Может, дозволишь нам жить тут веселой семейкой? Некоторым ведь конец сразу приходит, некоторые скрючиваются и заживаются на свете, как старый Баркер, но все идут в прах.
