— Странно, что у Камиллы такая милая дочь, — сказала я, когда мы вышли из машины.
Юрген быстро взглянул на меня, как бы собираясь с мыслями.
— Странно? Да, ты права, это странно.
Вскоре Юрген объявил, что вынужден прервать отпуск, чтобы уладить некоторые дела в Вене. Он зачем-то взял с собой лыжи и сказал, что лыжня в том местечке, где отдыхают Камилла и Верена, не так уж плоха, как он думал.
* * *
Все время, пока я собиралась навестить маму в больнице, меня преследовали тягостные воспоминания о том Рождестве, а также мысли о Юргене и его приезде. Грегор хотел зайти ко мне вечером. Я уговорила его не приходить, но он настоял, один Бог знает почему, на своем желании.
Я не хотела видеть Грегора, нервничала и приняла таблетку, прежде чем отправиться в не близкий путь до больницы. Делая пересадку, я вдруг подумала, что не купила цветов. Я отыскала поблизости магазин и купила там любимые мамины цветы — нежные фрезии. Холодный ветер и влажный воздух заставили меня сознаться, что мне следовало бы одеться теплее. Я боялась простудиться. И зачем я надела это легкое пальто? Потому что оно было новым и хорошо сидело на мне? Все-таки устраивать парад перед мамой не имело никакого смысла. Вместо того чтобы делать новую укладку и идти с непокрытой головой, не лучше ли было взять свой старый теплый платок и отставить в сторону тщеславие?
Более получаса я тряслась в битком набитом трамвае и вспоминала те времена, когда я ездила только на машине. Я тысячу раз прочла наклеенное на окно вагона объявление о штрафах за безбилетный проезд, теребя в ладони свой прокомпостированный билет. В голову мне не пришло ничего лучшего, чем представить, что я больна и вхожу в дверь больницы, над которой написано «Приемный покой», со словами: «Примите меня, пожалуйста, возьмите меня из моего мира». Вместо этого я с помятым букетом и растрепанной прической прошла мимо этой двери, нашла отделение, где лежала мама, и вошла в огромный, предназначенный для перевозки каталок лифт. Там я попыталась задержать дыхание, чтобы не чувствовать запаха дезинфицирующих веществ, потом прошла по узким коридорам, где кто-то постоянно мыл пол, и наконец-то встала, совершенно изможденная, перед палатой, где лежала мама.
Перед палатой была маленькая прихожая. Между ней и палатой двери не было. Я знала, что мама лежит одна. Вдруг я услышала голоса. Я осталась стоять в прихожей. Не знаю, как долго это продолжалось, но уйти я не смогла.
