После ранения Эдик прихрамывает и злится, когда у него проверяют документы. «Я за страну кровь лил, а теперь любой молокосос в форме на меня катит!»
Последним любовником престарелой императрицы был двадцатидвухлетний поручик, в спальне которого ломали шапки убелённые сединами статс-секретари, низко кланялись боевые генералы, не сгибавшиеся перед пулями…
К вечеру подтягиваются молодые токсикоманы, держатся особняком, и после них в кустах желтеют целлофановые пакеты, слипшиеся от загустевшего клея, как сопливые носовые платки.
Пахло липой, я смотрел, как осы точат жала о дерево, а в голову лезла какая-то бессмыслица: «На мне дом, о, Роза, — нам не до мороза!» Однако, записав её, я подумал, что одни и те же слова можно понять по-разному, и отсюда все беды.
— Жень, а, правда, бывают времена, когда бомжём быть честнее?
— Так они всегда… И Господь пришёл к бомжам. Только его ошельмовали…
— Это как?
— А так — своим сделали… Теперь одной рукой в карман лезут, а в другой свечку держат. В нашем городе нет места Богу…
Раньше Алексей Митрофанович Кожара был математиком.
— Достаточно допустить одну бесконечность, чтобы свести к ней остальные, — подливал он водку в зажатый коленями стакан. — Такая бесконечность — Бог, неизвестное в мировом уравнении, через которое религия выражает все загадки…
Трезвым Кожара был мрачен, но, выпив, улыбался, как юноша, точно впереди у него была тысяча жизней.
— Но разве это приближает к истине?
Он так и застывал со стаканом в одной руке и бутылкой — в другой.
— Сегодня все вокруг только и грузят разной дрянью, поэтому важно узнавать новое, но ещё важнее не узнавать лишнего. Вот скажите, на хрена нам дался Наполеон? А секретаршу начальника надо знать обязательно!
Алексей Митрофанович опрокидывал стакан. Но на закуску опять были слова.
— Ведь что нас объединяет? Настоящее. «Теперь» — это единственный общий знаменатель, а прошлое, как и будущее, у каждого своё…
— Ну, ладно, уговорил, — обрывали его. — Наливай!
По пятницам приезжает Карина. Она часами рассказывает про пьяницу-мужа, скандалы, безденежье и всё время спрашивает: «А ты, правда, за квартиру не платишь?» Я киваю. Но она не верит. Болтовня меня утомляет, и я предлагаю сходить в магазин. После «чекушки» с «мерзавчиком» у неё начинает заплетаться язык. Я составляю ей компанию, а потом склоняю к оральному сексу. Она обижается: «Ты потом со мной не разговариваешь…»
Провожая Карину, я даю себе слово, что наша встреча последняя, но через неделю набираю её номер.
