- Бёдвильд! - удивлённо и радостно откликнулись с корабля.- Бёдвильд!..
Гребцы ещё несколько раз ударили длинными вёслами, потом подняли их вверх. Бёдвильд схватилась за протянутые руки. Её живо втащили в лодью, и она тут же оказалась в объятиях отца. А лодочку отвели за корму и там привязали.
- У кого ещё есть подобная дочь! - говорил Нидуд, растроганно гладя её по голове.- Какой ещё конунг похвастается, что его дочь среди ночи прыгнула в лодку и отправилась его встречать!..
Бёдвильд блаженно прижималась к его груди и не разубеждала его.
Ни Хильдинг, ни Трюд так и не догадались об истинной причине, погнавшей Бёдвильд в ночное путешествие по морю... Сам конунг до того гордился её поступком, что и не подумал подробно её расспросить, и говорить неправду не пришлось.
Единственным, кто сразу же её раскусил, оказался маленький Сакси. На следующий же день он отозвал её в сторонку:
- Бёдвильд, я, по-моему, что-то про тебя знаю... У неё пробежал по спине холодок:
- Что же ты знаешь, братец?
Сакси хитро покачал головой и сказал:
- Теперь, если мы поссоримся, мы сможем рассказать друг про друга. И здорово же нам обоим влетит...
Бёдвильд ответила:
- Мне совсем не хотелось бы ссориться с тобой, Сакси.
Он вздохнул:
- И мне с тобой, сестрица. Бёдвильд сказала:
- Но если это всё-таки случится, можно ли мне попросить тебя промолчать о том, что ты, как тебе кажется, знаешь?
Сакси нахмурился.
- Значит, тебе можно говорить, а мне нельзя?
- Я-то не скажу, - ответила Бёдвильд, и он знал, что так оно и будет. - Но вот если ты проболтаешься, мне придётся хуже, чем пришлось бы тебе, если бы это я проболталась.
- Почему? Бёдвильд сказала:
- Не знаю. Просто мне будет плохо, вот и всё. Тогда Сакси поднял голову и гордо сказал:
- Клянусь тебе бортом лодьи, пусть он отвалится у неё посреди моря. Клянусь тебе краем щита, пусть он рассыплется в прах от первого же удара. Клянусь тебе конским хребтом, пусть он меня не снесёт. И ещё сталью меча - пусть я никогда не возьму его в руки, если хоть полслова скажу кому-нибудь обо всём этом деле!
В ту осеннюю ночь, на борту боевого корабля, не было ничего прекраснее рук отца, лежавших на её плечах, - рук добрых, сильных, родных! И заскорузлой кожаной куртки, к которой она прижималась лицом, ощущая идущий от неё запах всех солёных морских ветров...
Но золотое колечко оставалось на своём месте. И иногда словно бы тихонько сжимало её палец, напоминая: я здесь...
