— Что с твоей хирургией? — спросил он брата. Его иностранный акцент был заметнее, чем у старшего Пайка.
— Замечательно, — ответил Феликс Пайк. — Ну просто замечательно.
— Я побуду за хозяина? — утвердительно спросил Ральф Пайк и, не дожидаясь ответа, налил нам бренди с содовой в бокалы из тяжелого стекла.
— Я надеюсь, что все твои… — непонятно сказал доктор Феликс Пайк и голос его дрогнул.
— Замечательно, — человек в одежде садовника осторожно зажег сигару и присел на жесткий стул, чтобы не испачкать обивку мягкой мебели.
— Я узнал, — сказал доктор Феликс Пайк, — что акции компании «Коругейтид холдингз» здорово упали, Ральф.
Ральф медленно выпустил дым:
— А я продал их во вторник. Надо продавать, пока акции растут. Разве я не говорю тебе это все время? Certum voto pete finem, как изрек Гораций.
Он повернулся ко мне и повторил цитату:
— Certum voto pete finem, означает «ограничь свои желания».
Я кивнул в ответ, и доктор Феликс Пайк тоже кивнул. Ральф тепло улыбнулся.
— На аукционе, — продолжил Ральф, — я позабочусь о тебе, не бойся. Я дам тебе «зелененьких»[2], Феликс. На этот раз не выпускай их из рук. Если хочешь совет, продавай акции медных и оловянных компаний. Они скоро упадут. Запомни, резко упадут.
Доктору Феликсу Пайку не очень нравилось выслушивать наставления младшего брата. Он уставился на него и облизал губы.
— Ты запомнил, Феликс? — спросил Ральф.
— Да, — ответил доктор Пайк. Его челюсть отвалилась, как нож гильотины. У него был неприятный рот типа «все или ничего», который захлопывался, как капкан, а когда открывался, казалось, из него сейчас выскочит борзая.
Ральф улыбнулся снова.
— Ты давно не заезжал к лодке?
— Собирался сегодня утром, — ответил доктор Пайк. Он направил палец в мою сторону, словно останавливал на дороге машину. — Но появился он.
— Не везет, — сказал Ральф и щелкнул пальцем по моему бокалу. — Еще глоток?
— Нет, спасибо.
— А тебе, Феликс?
— Нет, — ответил Феликс Пайк брату.
— Нигелю понравился автомат?
— Очень. Он будит нас каждое утро. Но я не должен передавать тебе «спасибо». Он сам напишет тебе благодарность мелом на оберточной бумаге.
— Ха-ха, — сказал Ральф. — Arma virumque cano. — Он повернулся ко мне и перевел: — «Об оружии и человеке пою я». Вергилий.
— Adeo in teneris consuescere multum. «Как гнется ветка, клонится дерево…» Это тоже Вергилий, — сказал я.
Наступило молчание.
— Нигель в восторге от автомата, — уныло повторил доктор Пайк.
Оба брата уставились в сад через балконное стекло.
