Чико стоял около гостиницы. «Проспект-ов-Уитби» всегда привлекает туристов, которые летом снуют здесь, как портовые крысы. Сейчас, зимой, двери были плотно закрыты, чтобы не напустить холода, а окна затуманились от пара. Мы крались, как герои полицейских романов. Чико волновался, его розовый лоб вспотел, к нему прилипли влажные пряди.
— Привет, сэр, — по очереди поприветствовал он каждого из нас. Затем провел нас в бар и с преувеличенным пафосом заказал спиртное, словно был учеником колледжа, а мы трое — его воспитателями. Он был так возбужден, что даже бармена величал «сэром».
Интерьер гостиницы, отделанный темным деревом, был украшен искусными безделушками и каминами, но главная оригинальность состояла в том, что посетители оставляли на память тысячи визитных карточек, театральных билетов и прочие бумажонки, нанизывая их на оленьи рога. Таким образом вы чувствовали себя здесь, как жук в мусорной корзине.
Я пересек бар и вышел на балкон, с которого открывался вид на лондонскую заводь. Вода казалась густой, как масло. В порту было тихо и пустынно. Я услышал, как Долиш останавливал Чико, который пытался послать бармена в погреб именно за тем хересом, который предпочитал босс. В конце концов, когда Харримен, чтобы разрядить обстановку, заказал четыре больших кружки пива, все, не исключая бармена, почувствовали облегчение. Они вышли на балкон и присоединились ко мне. Когда мы встали в круг, содвинув, подобно жрецам, наши ритуальные бокалы, Чико сказал:
— Он за рекой.
Я промолчал. Харримен тоже. Поэтому Долиш в конце концов произнес:
— Как вы узнали об этом?
— Я действовал согласно инструкции, — ответил Чико.
— Объясните, — потребовал Долиш.
— Я довел его до дверей. Он вошел внутрь, и я направился за ним. Когда я вышел на балкон, он уже спустился по этой железной лестнице, взял шлюпку и на веслах поплыл на тот берег. Я позвонил в контору и предложил поднять по тревоге речную полицию. Мой осведомитель уверен, что он греб к большому серому катеру, который стоял у пристани Лэвенда. Это катер с польского судна. Я опознал его.
Долиш и Харримен повернулись ко мне, но я не собирался выставлять себя дураком перед Чико. Я глядел на его галстук и думал, почему он украшен орнаментом из лисьих голов.
Долиш и Харримен перевели взгляд на польское судно. Долиш заявил, что они оставляют Чико на мое попечение. Они сели в машину и отправились в полицию управления лондонского порта.
— Вы не будете против, если я закурю? — сказал вежливый Чико и достал большой кожаный портсигар.
