Ты не помнишь, у Горького есть рассказ или повесть (не помню) «Варенька Олесова». У тебя с этой Варенькой весьма много общего, начиная от физического здоровья и кончая прямотой и непосредственностью характера...
24 сентября 1911 года
Дорогая Маруся! Черт возьми совсем! Что же это совершается? Хочется кричать, проклинать, убежать на край света! Но нет, бежать некуда, проклинать некого, кроме себя, а сколько ни кричи, тебя никто не услышит. Кругом полное равнодушие, безучастность, цинизм. Тяжело, невыразимо тяжело. И особенно потому, что ты лишен возможности видеть тех людей, которые дают смысл твоему существованию, говорить с ними. Кругом холодное железо, крепкие стены, мрак и холод...
Вчера я получил вечером твое письмо и немедленно хотел ответить. Однако почувствовал, что не могу; решил отложить до другого дня... Ты говоришь, что достаточно мужественна для того, чтобы перенести все, что бы ни случилось. Но не забывай, что больше того, что уже случилось, не случится: я изъят из обращения, вынужден совершить невольное путешествие в Сибирь, там находиться в течение нескольких месяцев в полной неизвестности насчет своего будущего. Что может быть больше этого? Единственно, что осталось не убитым, – это надежда на благополучное окончание ниспосланного испытания и возможность вернуться свободным гражданином во Владикавказ, снова видеть тебя, говорить, чувствовать...
Чувствую большое желание сказать тебе что-нибудь согревающее, успокоить тебя, разрушить всю тяжесть, которая давит твою душу и сердце, но увы! нет слов, нет мыслей! Но надеюсь, что сумеешь прочесть и между строк. Неужели ты не поймешь меня? Ведь понимали же мы друг друга без слов. Правда, мы тогда были вместе, чувствовали дыхание друг друга, а теперь... Но ведь это «теперь» не вечно, оно пройдет, и пройдет, может быть, скоро, и тогда! Черт возьми, как хорошо, красиво и радостно будет это «тогда»...
28 сентября 1911 года
Дорогая Маруся! Ты слишком нетерпелива: писать каждый день не так просто, как ты, очевидно, думаешь. Если бы письма носил тебе я сам, то можно было бы писать и дважды в день. Пишу настолько часто, насколько позволяют условия...
Итак, три дня, и я покидаю Владикавказ с твердой верой, что это будет на короткое сравнительно время. Ты собираешься проводить меня до Беслана. Не знаю, выйдет ли что из этого. В Беслане ужасный конвой. Бывалые люди говорят, что до Ростова приходится следовать с самым плохим конвоем, который ни в каком случае не допустит разговора через окно. Черт возьми! Мне так и не удалось даже руки твоей пожать. Когда в последний раз проходил через контору, думал распрощаться с тобой и был очень огорчен, что тебя не было там. Ведь даже не видел тебя ни разу с того момента, как изъят из обращения! Это уже совсем несправедливо. Ну ничего, наквитаю, да еще как наквитаю! Не может же быть, что боги так и не возьмут меня никогда под свое согревающее крыло. Нет, этого быть не может! К черту сомнение! Будущее за нами!
