Ленинградские тетради Алексея Дубравина | страница 91
«Все равно теперь не уйду, хочешь ты этого или не хочешь», — с этой мыслью, полный решимости быть последовательным до конца, я взбежал по крутой лестнице наверх, но у самой двери в пассажирский зал неожиданно столкнулся с высохшей морщинистой старухой. Большой ее чемодан преградил мне дорогу.
— Помоги, сынок, ежели не торопишься. Боюсь, хромая, оступиться на лесенке, — прошепелявила старая.
— Вам на пароход?
Не дождавшись ответа, я подхватил увесистый чемодан, обтянутый полосатой тканью, спустился с ним вниз.
— Спасибо, соколик. Дай тебе бог добрую невесту, — сказала старушка уже на трапе в пароход.
Я молча передал ей чемодан и снова поднялся наверх.
Девушек там уже не было, и никто не мог мне сказать, спрятались они от меня или по другой лестнице сошли на пароход, в то время, пока я возился с чемоданом. Я не стал бегать по залам и павильонам палубы — сунул мокрый букет во внутренний карман пиджака, неторопливо сошел вниз и принялся, ради подавления нахлынувшей досады, читать расписание пароходов.
Через минуту за спиной у меня раздался насмешливый голос:
— Смотри, Лешка Дубравин кого-то провожает!
Это говорила Катя.
Я повернулся к девушкам и мужественно подтвердил:
— Провожаю.
Валя чуть дрогнувшим голосом спросила:
— Кого же?
А Катя некстати «догадалась»:
— Ну эту… бархатную бабушку! И ландыши ей подарил?
— И ландыши ей подарил.
Девушки умолкли. Валя после паузы спросила:
— А сам ты никуда не едешь?
— Нет, пока не собираюсь.
— А мы уезжаем, — опять поспешила Катя. — Ненадолго, всего на два дня. Во вторник возвратимся.
Дальнейшее произошло в одно мгновение. В колокол ударили три раза, надрывно забасил наверху гудок; Валя печально сказала: «До свиданья», и они с Ильинской ушли на пароход.
Глянув последний раз на магическое расписание, досадуя на себя за нерешительность, на Катю — за слепую недогадливость, я медленно вышел на сходни и тихо побрел по крутому откосу в поселок. Букет мокрых ландышей всю дорогу оставался у меня в кармане, с левой стороны, и всю дорогу обжигал огнем мое растревоженное сердце.
Один из последних дней
После выпускного вечера мы всю ночь бродили по Сосновке, а с рассветом отправились в лодках за Оку.
К двенадцати часам возвратились к школе. Виктор взбежал на площадку подъезда, потребовал тишины и сказал:
— Друзья! Минуточку внимания.
Я знал, о чем он должен говорить. Знали Пашка и Юрий. Мы еще накануне придумали эту церемонию. То был последний творческий акт неистощимого на выдумки старого комитета.