Ленинградские тетради Алексея Дубравина | страница 53
Произошло все иначе.
Только вошел в помещение штаба, меня остановил Антипа. Он дежурил по части. Загадочно ухмыльнувшись, спросил:
— Чет или нечет?
— Черт! — рассердился я.
— У, какой серьезный!
— Шутить не расположен.
— Ну иди, иди, унылая личность. Тебя уже два часа поджидает гость.
— Кто?
— Теперь не скажу. Сидит в нашем «номере», пишет стихи.
Я полез по лестнице, стараясь додуматься, кого и зачем занесло ко мне морозным декабрьским вечером. Едва открыл дверь, он бросился навстречу:
— Ну, наконец-то!
— Юрка! — Я от неожиданности замер на пороге.
— С десяти часов у тебя сижу. Две заметки успел набросать для газеты.
— Но ты, надо думать, голоден?
— Честно говоря, не сыт.
— Пойдем в столовую. Там для меня должен быть суп.
— Суп? — удивился Юрий. — Какой теперь суп, почти в полночь?
— А вот увидишь.
— Но это же твой суп!
— Вполне хватит на двоих. Пошли, не ломайся.
В столовой при свете фонаря «летучая мышь» я рассмотрел его — худого, стройного, по-военному подтянутого и все-таки немного длинноватого моего товарища. Да, он младший политрук, и ему идут эти густо-пурпурные эмалевые «кубики», по два на каждой петлице, и мягкие комиссарские звезды на рукавах шинели. Темное лицо обветрено, нос облупился, глаза все такие же, какие были раньше: чистые, новые, словно сейчас только вымыты.
Скоро на нашем холодном столе появился суп, два кусочка хлеба и суточная — завтрашняя — порция сахара. Суп я разлил в две тарелки, поровну поделил остальное.
— Без пяти двенадцать, — начал Юрий с пафосом. — Стало быть, часто будем встречаться в новом году.
— Если будем живы, — прибавил я минорно.
— Ты что, умирать собрался? Я, например, не тороплюсь. Надо жить, поколе можно, — даже в этих вне-исторических условиях.
Мне не понравилась его бодрая сентенция и тон, докторально-покровительственный тон, каким он произнес ее. Обменялись неловкими взглядами.
— Ты все такой же… мятежный?
— Ага, — коротко и бездумно отозвался он, отправляя в рот последнюю ложку супа.
«Ага» мне тоже не понравилось.
— Скажи, Юрка, тебя не тревожат печальные мысли?
— К примеру?
— Ну, скажем, сомнения, острые вопросы, неясность перспективы.
— Нет, — простовато и как-то поспешно высказался Юрий. — Работа в газете требует всего, с головой и ногами. Где тут размышлять, тем более сомневаться! Живу одной истиной: война — так по-военному.
«Ну, это ты хорохоришься, друг, — решил я про себя. — Вовсе не так уж легко и просто жить в эту войну. «Война — так по-военному». Очень ведь непросто, Юрка. В школе ты не был таким самоуверенно-бездумным. И тон у тебя был другой. Тогда ты держался скромнее, по каждому вопросу спрашивал совета…»