Сели. Солдат привел себя в порядок, спросил разрешения курить.
— Значит, настроение хорошее?
— А чего ему быть плохому? Настроение здоровое, как говорят политруки. Одеты, обуты и едим каждый день по норме. Мыло тоже есть, вчера портянки зимние выдали… Бывает, конечно, над головой вроде небо обламывается, да свои братки выручают, и "опять же все идет своим чередом…
— Сами вы откуда?
— Молвотицкий, Ленинградской области.
«Не знают, тут пока ничего не знают». На душе полегчало.
— Разрешите спросить, товарищ замполитрука?
— Пожалуйста, товарищ Баранов.
— Скажите, это доподлинно, будто Ленинград сдавать приказали?
«Полегчало!» — с досадой отметил про себя. Баранова грубо спросил:
— Вы сами-то верите в это?
— Во что?
— Что Ленинград оставим?
— Да ведь кто ж его знает, — уклонился солдат. — По мне, вроде ошибка будет. Как же так? Ленинград. Это же… ровно сердце тебе вышибут. Москва — голова у нас, всем известно, а Ленинград — живое сердце. Я хоть и молвотицкий, а думаю, как и все об этом думают. По-советски думаю, товарищ комиссар.
— Правильно думаете, товарищ Баранов. А бабьим пересудам не верьте.
Баранов хотел улыбнуться, но воздержался. Глаза его, однако ж, потеплели, руки ласково легли на оранжевый кисет.
— Конечно, разве можно. Мы и то, услыхали вчера и сказали: фашистская агитация.
Разговор с Барановым утвердил меня во мнении, что я поступаю правильно. Во всяком случае я уловил, что личное мое настроение совпадает с настроением большинства людей. В других расчетах я уже не боялся никаких вопросов, смело обострял беседы и всюду утверждал: «Враки! Сплетни болтливых кумушек. Ленинград стоял и будет стоять на своем: ни шагу назад, ни пяди священной земли оккупантам».
И все-таки, все-таки до конца этого длинного дня в глубине души у меня шевелилась мысль: «А что если эвакуируют?» Я умышленно не додумывал эту тревожную мысль, откладывал до встречи с комиссаром.
В шестнадцать часов мы встретились. Я коротко доложил о выполнении задания, затем дипломатически прибавил:
— Ходят заугольные слухи, товарищ комиссар, Ленинград будто хотят эвакуировать.
Полянин недовольно глянул на меня, шмыгнул по-мальчишески носом, резким фальцетом сказал:
— Не наше дело, Дубравин, влезать в стратегические планы. Пусть эти вопросы решают командование фронта и Государственный комитет обороны. Скромная наша задача — вовремя сдавать и выбирать аэростаты, — защищать город, а не пускать их по ветру. Чтоб они не улетали в Финляндию или в Мурманск. Иначе судить нас будут, понимаете? Меня и командира полка. И каждого, кто в этом повинен. Пощады, понятно, не будет.
