Парни по балке подобрались к крыше, зацепили железо, потащили на себя. Им удалось выдвинуть крышу над рельсами так, чтобы она смогла прикрыть паровоз, как зонтом. Пилипенко стоял теперь внизу.
Паровоз подошел под железный шатер. Дым из трубы стал ударяться в навес, опускаться вниз, теряясь в развалинах.
— Ишь ты! — сдержанно одобрил помощник выдумку Ильи. — Ловко! И ночью способно, искры потеряются…
Он замолчал, должно быть, сожалея, что ему раньше самому не пришло такое в голову. А Листравой подобрел: не подкачали ребята, не все у них «рисовка».
Но когда Илья поднялся в будку, Листравой на-супленно сказал:
— Ты вот что, Илья. Не храбрись, не суйся, куда тебя не посылают. Кому нужна твоя телячья прыть? — И строго, даже злобно добавил: — Врагу нужна, немцу! Вот!
— Ползать на брюхе прикажете?
— Дурак, парень! Ты не на один и не на два дня нужен. Дорога наша длинная до границы-то… Повторишь, товарищ Пилипенко, накажу по-своему.
И Листравой вполне серьезно поднес к носу Илья свой большущий кулачище.
— Так и знай! Вот!
Мысль Листравого об осторожности озадачила Илью. В самом деле, если он, другой, третий без смысла будут рисковать жизнью, кто же воевать станет?
Собственная смелость, которой Илья гордился минуту назад, померкла и вызвала стыд. Он рвался на фронт не для того, чтобы в первый же день погибнуть от шальной пули.
Совсем по-иному отнесся к словам машиниста Цыремпил. Без риска воевать нельзя. Если бы умирали только лишь с толком да смыслом — что за война? Все остерегались бы, приглядывались, выбирали. Разве, к примеру, можно уверенно вести поезд, не опасаясь, что где-то впереди разобран путь?
Из уважения к Листравому этих мыслей вслух Цыремпил не высказал.
Местный помощник машиниста, уходя, спросил Илью:
— Ты, может, и насчет вагонов скумекаешь? Котелок у тебя варит.
— Каких вагонов? — полюбопытствовал Листравой.
— На снарядном складе. Штук с полсотни. Их разгрузили, а немец подвинулся. Шпарит из тяжелых, не дает ездить. Они как заметят паровоз, так и лупят, чертяки проклятые.
Помощник машиниста помрачнел, махнул грязной рукой.
— Пашку, кочегара нашего… тово. Только мы сунулись, его в голову. Комендант грит, пропади они пропадом, вагоны. А ночью придет груз, вас же заругает. Потому что приходится все вывозить на машинах. Нас он каждую ночь ругал…
— Ну и в чем дело? — Листравой был готов сейчас же отправиться ехать за теми вагонами, хотя его пока никто не посылал: он в душе поклялся быть достойным памяти человека, недавно погибшего на этом паровозе.
