— Горяч парень… Фрицы придвинулись к станции. Охотятся за дымом. Понимать должен.
Убедившись в исправности колеи, резко бросил паровоз вперед, вывел его за стену корпуса депо.
— Маневрировать надо. Топить маленькими порциями, дыму меньше…
Пилипенко подавленно молчал. Он никак не предполагал, что враг так зорок и оперативен, не ожидал, что так скоро они попадут под обстрел. Ему было неприятно сознавать себя виновным. Взгляд его задержался на крыше вагона: взрывом ее сорвало когда>;то, смяло и повесило на прогнувшуюся балку меж стен. Замерзшим бурым одеялом топорщилась она, дребезжа и раскачиваясь на ветру. Ее можно использовать: дым прикрыть. Илья позвал друга, указал на крышу.
Тот понимающе кивнул головой. Вскоре оба направились к тому месту, где висела железная крыша. Илья поднялся наверх. Когда опять начался обстрел, Цыремпил — сорвался вниз, укрылся за камнями. Илья спокойно осматривался, возвышаясь во весь рост. Осколки и бетонные обломки с треском ударялись в кирпич стены. Сверху Илье было хорошо видно, как прятался Цыремпил, и он засмеялся:
— Эй, сибирячок! Будя! Будя кланяться!
Снаряд взорвался слишком близко: Илью накрыло тучей белесой пыли, ударило волной кирпичной крошки. Цыремпил испуганно привстал, опасаясь за товарища. А тот отплевывался, ругался. Теперь внизу смеялся Цыремпил.
Листравой тем временем выспрашивал у местного помощника машиниста об условиях снабжения углем и водой, а того интересовало, какие новости известны о Демянском котле. Узнав, что кольцо окружения немцы прорвали, посетовал:
— Генералы, видать, слабоваты…
Заметив на стене парней, не одобрил поведения Ильи:
— Рисуется парень…
Александру Федоровичу было неприятно это замечание. Поэтому он перевел разговор на другую тему, спросил:
— А там, на реке, у движка, где воду набираете, тоже стреляют? — Бывает, но реже: фронт дальше.
Помощник собрал в небольшой деревянный чемодан свои пожитки. Отдельно увязал поношенную шинель, сапоги со стоптанными вкось каблуками.
— Машиниста моего, Никитича, вещи, — грустно объяснил он, затягивая узел. — Тут его прямо на сиденье пришпилило.
Александр Федорович снял шапку, печально посмотрел на кожаную подушку сиденья с продавленными пружинами.
— Подай впе-е-еред! — раздался звонкий голос Пилипенко.
Листравой осторожно подвинулся на правую сторону будки, словно опасаясь потревожить память того, кто недавно сжимал этот реверс. Он бережно перевел теплые рычаги, и ему показалось, что они еще теплы от рук Никитича.
