Ее муж рисует. Чтобы успокоить крики — беруши. Всегда.
Рисует со злостью человека, слоями закрашивающего жизнь. Чтобы густыми щедрыми мазками покрыть коркой белую пустоту. Слой за слоем. Чтобы нижние слои задохнулись под верхними. Злые, мрачные, неотвратимые. И все же на холсте возникает форма, смысл. Что-то похожее на человека, которого надо дорисовать. У него светло-голубое лицо, белые теннисные туфли опираются на ковер из туч.
— Таблетки-и-и-и! Сукин сын паршивы-ы-ы-ый!
«Раз, два, три, четыре, пять — призрак съел кота опять. Шесть, семь, восемь — топоры плясать выносим…»
Маленькие ручки зажимают уши.
«…Как убийцу устранить и ребенка защитить? Закрой глаза, беги быстрей, ищет смерти тот злодей…»
— Таблетки, проклятый дерьмовый неудачник!
«…На дне реки, в лесу глухом, закрыв глаза, тишком, тайком, откроешь страшный ты секрет: Черного Человека нет!»
Эхолалия. Одно и то же. Дэнни повторяет без конца. Сидит на корточках у кровати, головой уткнулся в колени. Но паршивый сукин сын дерьмовый неудачник продолжает изливать душу на холсте.
Дэнни встает. Нервы на пределе. Глаза в красных прожилках.
Дэнни открывает дверь своей комнаты.
Дэнни проходит мимо отца.
Дэнни хватает эти проклятые таблетки с комода.
Дэнни несет их маме.
— Хороший мой, сынок, сокровище мое, мамочка тебя обожает, мамочка любит тебя, мамочка тебя очень любит, не то что этого скотину, твоего отца.
Дэнни — хороший мальчик. Дряблые губы матери целуют его в щеку — так сухие цветы трутся о стекло. Дэнни смотрит, как мать глотает горсть таблеток. Дэн ни видит, как мать уходит, забирается в нору Белого Кролика.
Просто хороший. Очень хороший мальчик.
Дэнни возвращается в свою комнатку.
— Молодец, Дэнни, — говорит ему отец. Дэнни бросает быстрый взгляд на холст. — Это Человек-Призрак, Дэнни.
Неопрятный мужчина. Черный, с тростью в руке. Человек-Призрак для бедных. Дэнни возвращается к себе в комнату. И не выходит оттуда.
15 апреля 2006 года, 23.00
Пьетро, его мать и ревность Дарио
В тот вечер Дарио следил за братом в течение часа и двенадцати минут. Видел, что Пьетро около получаса сверлил глазами угол потолка, потом видел, как душа отделилась от его взгляда и глаза подернулись пеленой, сделавшись стеклянными, потерянными. Пьетро спал с раскрытыми глазами. Дарио уже научился не бояться этого. Сейчас, в безопасной тишине комнаты, в спасительном одиночестве, Дарио попробовал еще раз пережить сегодняшний день, вызывавший у него щемящее чувство вины и досады. Дарио пока не умел давать названия эмоциям. Чувствовал только, как стало непривычно и трудно глотать, как почти нестерпимый жар, разросшись где-то в желудке, подобрался к глазам и полились слезы. Вечером отец запретил ему ужинать и смотреть телевизор. Но это не обидело Дарио, наоборот — частично принесло облегчение. Мать дала ему пощечину при первой же попытке оправдаться и назвала его глупым, наивным, злым и безответственным. Но он и на это не обиделся.
