Когда ему было еще 16 лет, он все лето потратил на свой первый роман «Неоновая Библия». Подал его на литературный конкурс и проиграл. Тул, как и многие, к кому успех приходит легко, поражение воспринял очень тяжело. Он убрал книгу подальше с глаз и никогда никому даже не показывал.
И вот теперь второй его роман, тот, что начнет его блистательную литературную карьеру, сначала безжалостно препарируется, а затем и отвергается вовсе. Другого издателя книге он уже не искал, не искал он и агента. Он засунул рукопись на верхушку старого гардероба в своей спальне. Можно обо всем этом забыть и начать работу над докторской диссертацией.
У доминиканцев его, как обычно, любили коллеги. Монахиня, работавшая с ним в то время, вспоминает его как человека любезного и остроумного, неизменно чарующего, всегда джентльмена. «Но юмор его — а он был очень насмешлив — скорее не доходил до его студенток. Особенно до первокурсниц. Они просто не понимали его. Одна даже спросила меня, уж не коммунист ли он.» Он намеренно держался отчужденно от тех, кому преподавал, — тактика мудрая для молодого человека, преподающего девушкам еще моложе себя, — и тем не менее, бывал с ними неизменно учтив.
Анне Миллер было лет 18–19, когда она училась у него в классе. «Он был так тих и педантичен, всегда при галстуке и пиджаке. Когда я много лет спустя прочла его книгу, меня поразило, что она такая смешная. Мы его с такой стороны совсем не знали.»
Очевидно, он многое держал в себе. Тельма Тул позднее обвинит в депрессии и последовавшем самоубийстве сына отказ печатать его книгу. Но, несмотря на то, что он это тщательно от матери скрывал, Тул уже в то время переживал симптомы душевного заболевания, ставшего причиной того, что он покончил с собой. Он ощущал, что его преследуют. Люди шпионили за ним, замышляли против него, даже читали его мысли с помощью электроники.
Доверялся он всего нескольким друзьям; ездил в Лафайетт обсудить что–то с Бобби Бёрном. Бёрн уверял его, что он фантазирует. «Он был параноиком. Там присутствовал мой младший брат, и нас обоих шокировало то, что говорил. Я говорил ему, что ему надо уехать из этого дома. Это нехорошо — жить с двумя пожилыми людьми. Это его угнетало.»
Разумеется, жизнь дома и отказ печатать книгу не улучшили его душевного состояния. Однако любой психолог мог бы рассказать Тулу, что его симптомы соответствуют как параноидной шизофрении, так и маниакальной депрессии — а оба эти заболевания возникают от химического дисбаланса в мозгу, а вовсе не от плохих поворотов судьбы. Бёрн вспоминает, что Тул в самом деле записывался на прием к психоаналитику, но не знает, поставили ему диагноз или нет.
