— Сеня, — закричала она, — иди сюда, негодяй.
Евгеньев поклонился и сконфузился. Дама махнула рукой и скрылась. Но так как на террасе она потом не показалась, сцена, почти без перерыва, продолжалась дальше.
— Я хожу уже к вам в школу, — сказал Сеня хвастливо, — и по углам не стою.
— Только на Закон Божий ходишь, — ответил школьник, — и к батюшке подлизываешься. Симеон, — передразнил он кого-то басом. Сеня подумал.
— Я не подлизываюсь, — шепнул он в сторону Евгеньева, — я верующий.
— А кто ругается? — спросил школьник. — Нет, ты скажи, кто хуже всех ругается?
— А кто один из всех знает «Верую до будущего века, аминь»? — крикнул Сеня.
Евгеньев растерялся и ушел. Но с тех пор Симеон поджидал его сам у забора. Он, вероятно, мог бы вдохновить Нестерова, этот грязный босоногий мальчишка. Особенно когда играл на поганой дудочке с несколькими дырками и смотрел вкось из-за забора на лес. Евгеньев дарил ему шоколад, просил не ругаться и все посматривал с опаской на окна. Надя показывалась редко. Один раз она вышла на дорогу, резко хлопнув калиткой, и было в ее серых глазах и черной лисе, падающей с плеча, что-то такое, отчего у Евгеньева сразу заболело сердце. За ней шел некрасивый человек. У калитки он остановился, перекрестил Надину спину и пошел назад.
— Дима, — предложил Симеон, — я тебе сейчас расскажу что-то интересное. Приду домой и расскажу.
— Не надо, — сказал Дима и скрылся на террасе. Потом он показался в верхнем оконце и уныло постоял, облокотясь неизвестно о что, так как подоконников в доме не было — полное отсутствие цветов и стаканов в окнах было тому порукой.
Однажды Симеон попросил Евгеньева увезти его в Африку.
— Мы будем крестить негров, и они станут белые, — объяснил он.
— Зачем? — удивился инвалид.
— А затем, — хитро прищурился Симеон, — что у тебя вторая рука вырастет, если ты будешь благословлять.
— Куда мне в Африку, дружок? — завздыхал Евгеньев: — зачем ты ко мне с этой рукой всё пристаешь, ей-богу?
— А как ты в гробу руки сложишь? — тихо спросил он Евгеньева.
Странный был мальчик, и что ему было отвечать?
А осенью Симеона приодели. У него появилось синее пальто с якорем и длинные вязаные штаны, его постригли, помыли и ему купили тачку и совок. Он возил тачку боком и нес в вытянутой руке совок, полный дождевых червей. Он играл с червями странно и вдохновенно: он рыл им могилы и закапывал их. Но не успевал он развезти по кладбищу землю в тачке, как из всех свежих холмиков высовывались чистенькие розовые головы червей, и покойники, виляя, выползали на дорожку, на самое видное место. Игра, в общем, была противная и Евгеньеву не нравилась.
