Басманов из той беседы вынес важную весть: Сильвестр с князем Владимиром тесен. А Старицкий почти ровня Иоанну. На первой ступеньке перед троном стоит. Случись что — из-под него другую золотую паволоку драть будут. И Басманов ободрил Малюту:
— Служи! За мной не пропадет.
— Дай Бог, боярин. — И Малюта низко поклонился — ниже нельзя было.
«Кое-что понимает», — отметил про себя Басманов. Не из захудалого рода дворянин, хоть и не богат. Но царь-то каков?! Приметлив, хоть и молод. Человека в толпе разглядеть трудно. Басманов по себе знал. Сколько раз ошибался!
— Прозвание мое — Скуратов-Бельский. Не забудь, боярин.
«Из каких он Бельских?» — мелькнуло у Басманова. Не из князей, видно. И с той поры Басманов особым кивком и особой улыбочкой привечал Малюту при встрече. Впечаталось в память: верный слуга лучше ученого да разумного советника. Верный не выдаст…
В Священном писании точнее строки нет. Более Малюта в железной шапке и с тяжеленной пищалью в руках по двору не расхаживал и в ночную зимнюю стужу не мерз.
III
Все это происходило за кулисами, а на феатре мирского величия и славы, по выражению великого писателя и историка нашего Николая Михайловича Карамзина, бушевали совершенно иные страсти и огненными вспышками мелькали совершенно иные события. Став царем и выбрав себе в жены девицу строгой красоты и доброго нрава Анастасию, дочь вдовы Захарьиной, муж которой Роман Юрьевич был окольничим, Иоанн продолжал прежний образ жизни. Однако обстоятельства несколько смирили его. Буйная ватага приятелей, с какими он не особо церемонился, были вынуждены в присутствии царицы умерить свой пыл. Ее влияние лишь постепенно начинало ощущаться явственней. Анастасия оказалась противовесом князьям Глинским, дававшим во всем Иоанну потачку. Христолюбивая царица не могла не видеть, как волчья стая обезумевших от воли и безнаказанности молодцов, круша встретившееся на пути, металась по Москве из конца в конец. Растоптанные людишки, избитые разносчики и ошельмованные плеткой бабы вызывали слезы на глазах Анастасии. Она не побоялась открыто заявить Иоанну, и не наедине, а в присутствии князя Андрея Курбского, к которому благоволила, протопопа Благовещенского собора Федора Бармина, Алексея Адашева, князя Владимира Старицкого и многих других придворных:
— Я не желала бы видеть государевых слуг, исполосованных плетью тех, кто не всегда с достоинством носит звание царского друга!
Глаза Иоанна вспыхнули желтым — дьявольским — огнем. Малюта, стоявший в этот момент у стремени, почувствовал, как государь напрягся и будто увеличился в росте.
