— Я не нарушала — я исполнила Закон!
Правитель Фив молчит, подбирая подходящие слова.
— Он был сын моей матери, — продолжает девушка. — Есть старый, неписаный, но крепкий закон древних богинь: тело погибшего должно быть возвращено земле. Если ты считаешь, дядюшка, что твоя воля должна чтиться выше Закона, то ты заставил меня сделать выбор. Я его сделала. Уступивший воле царей будет держать ответ перед богами. Я умру, но моя жизнь и так стала вечным горем.
Фиванские старцы, преуспевшие в искусстве молчания, каждый про себя отмечают, что узнают в этой девушке крутой нрав ее отца. Креонт, наконец, находит слова. Правда, не совсем те, которые искал:
— Тебе не стыдно?
Взгляды их скрещиваются:
— За что же, дядя?
— Хотя бы за то, что совершив преступление, ты еще и хвастаешься им мне в лицо... Эй, позвать Исмену! То-то я смотрю, младшая со вчерашнего дня мечется, как сумасшедшая... Ради чего ты на это пошла?
— Ради своего брата.
— А тот убитый не был твоим братом?
— Был — у них общие отец и мать.
— Зачем же ты оскорбляешь его память?
— Он не подтвердил бы твоих слов!
— Ты предпочла ему предателя!
— Смерть уравняла обоих, — впервые не выдержав, она взглядом ищет поддержку. — Они боятся, но думают так же.
— Враг остается врагом и после смерти! — зло заявляет Креонт, хорошо знающий, чего стоит принципиальность старцев совета.
Она устало опускает глаза:
— У меня нет твоей ненависти. Я рождена любить.
— Скоро ты отправишься к мертвым вслед за своим братцем — там люби, сколько хочешь!
Она снова в упор глядит на правителя:
— Я же сказала, что готова к смерти!
Как человек неглупый, Креонт понимает, насколько относительно его торжество. Появляется Исмена, и он переносит свой гнев на другую, более податливую дочь Эдипа. При известном навыке люди способны поддерживать видимость спокойствия, но состояние их духа часто выдает несвязность речей:
— Ты, вползшая ехидной в мой дом, — начинает он, — сосавшая мою кровь... Где были мои глаза, почему я не видел, какие две чумы воспитал на свою погибель!
Порой очень жаль, что людям не дано слышать хохот своих богов...
— Признаешься во всем или будешь клясться, что ничего не знала?
Исмена выглядит спокойной, но это спокойствие опустошенной души. Ее глаза темны:
— Если сестра признала вину — я готова вместе с ней нести ответ.
Антигона качает головой:
— Ненужная жертва. Ты отказалась, и я все сделала сама.
Эти две, такие внешне похожие, дочери Эдипа наблюдателю внимательному дали бы пищу для размышлений о природе того внутреннего огня, без которого влечение, толкающее мужчину к женщине, никогда не перерастет во всепоглощающую страсть — порой даже более сильную, чем смерть...
