Одиссея генерала Яхонтова | страница 57



Ну, а что же виновник сенсации? Казалось бы, он уже стал на путь, ведущий его к примирению с обновленной Россией. Казалось бы, еще немного — и он, сделав усилие над собой, сбросит шоры, еще мешающие ему увидеть правду жизни, и… Но произошло совершенно обратное. Вскоре после выхода своей нашумевшей статьи Виктор Александрович делает попытку поступить на службу к Колчаку.

Логики — никакой. Ведь он отверг в ноябре восемнадцатого служение диктатору, объявившему себя верховным правителем России! Отверг до того, как Колчак чем-то себя проявил. А сейчас, в июне девятнадцатого, Яхонтов не мог не знать о порядках в «Колчакии».

В чем же дело? Говорят, что человеку труднее всего расстаться с иллюзиями. Так и наш герой в те времена еще верил в сказки буржуазного политиканства, и в частности парламентаризма. С первого дня своего правления Колчак добивался признания со стороны иностранных держав. А те все тянули, парламентски выражаясь, «из-за опасений общественности», а попросту говоря — боясь собственных народов, которые требовали: руки прочь от Советской России!

В начале июня 1919 года Колчаку вручили ноту, подписанную президентом США В. Вильсоном, английским премьером — Д. Ллойд Джорджем, французским — Ж. Клемансо, итальянским — В. Орландо. Союзники сообщали о готовности официально признать Колчака, если он согласен на ряд условий. Говорилось, разумеется, об Учредительном собрании, о свободах, о независимости Польши и Финляндии и т. д. Твердолобые колчаковцы возмутились таким «вмешательством во внутренние дела» и даже пошумели об этом в омских газетках. Но не из Омска узнавал мир о Колчаке. Его «имидж» делался не в России. На союзников по мере сил нажимало «Русское политическое совещание» в Париже, то есть один из белоэмигрантских центров, где заправляли энес Н. Чайковский, вездесущий Б. Савинков и «посол» (назначенный еще Временным правительством) В. Маклаков. Они же подготовили и «Ответ Колчака», на который тот дал согласие, правда, с некоторыми оговорками — изображал «независимость».

Впрочем, не только изображал, но и в самом деле верил. Давая согласие на публичный «демократический» ответ союзникам, Колчак полагал, что на практике все будет иначе, и неофициально не скрывал от западных представителей своих подлинных намерений. Как-то у него собралось несколько близких генералов и речь зашла о ноте союзников и ответе адмирала.

«— Ну, я им ответил, какой я демократ, — сказал Колчак и засмеялся. — Во-первых, я им ответил, что Учредительное собрание или, вернее, Земский собор я собрать намерен, и намерен безусловно, но лишь тогда, когда вся Россия будет очищена от большевиков и в ней настанет правопорядок, а до этого о всяком словоговорении не может быть и речи. Во-вторых, ответил им, что избранное при Керенском Учредительное собрание за такое не признаю и собраться ему не позволю, а если оно соберется самочинно, то я его разгоню, а тех, кто не будет повиноваться, то и повешу! Наконец, при выборе в настоящее Учредительное собрание пропущу в него лишь государственно здоровые элементы. Вот какой я демократ! — И адмирал снова рассмеялся…»