— Наверно, это я сажусь и жалю, — сказала Лукресия Невес с острой иронией.
Персей опустил голову, пристыженный, печальный и спокойный. Отчаянно стараясь прервать такие бесстыжие речи своим усиленным интересом к траве под ногами… Потому что девушка вытянула в ветер светлое лицо, где родинки зачернели ясней, как надлежит чернеть знакам в резком зимнем свете. Страшна была ее смелость, в которой иногда было что-то порочное. Он страдальчески терпел ее выходки, быстро на нее взглядывая и отводя глаза. Но, скривив губы в саркастической улыбке, она сказала:
— Держите получше шляпу, не то опять слетит, понятно?!
Она считала, что смешно мужчине носить шляпу… он знал это. «Ах, она меня не понимает», — подумал юноша, надвинул обеими руками шляпу на лоб и радостно посмотрел на девушку: от нее шел легкий холод, даже гусиная кожа сделалась на лице… но она была весела! «Никак невозможно ее обнять», — раздумывал он озабоченно, она обязательно сделает какое-нибудь движенье, от которого оба сделаются громоздкими, и ему станет стыдно, что он мужчина, и захочется смеяться…
«…В чем дело?.. Никогда не видал меня?..»
Но он засмеялся, счастливый, лицом к ветру…
И вдруг время полетело с ветром вместе над полем, они зашагали и вот уже оказались у Городских Ворот.
Уверились, что никакой поезд не приближается, ветер вдоль рельсов ударил им в лицо — быстро перешли пути.
Время бежало, и показалось Лукресии, что дом напротив несомненно высок, мостовая гладка, камень темен, показалось ей, что водосток блестит, — больше девушка не сумела увидеть! На мгновение она сломила свою осторожность и взглянула бесстыдно на камень, на дом, на этот мир. И далее без недоверия увидела всего лишь узкую улицу, каменную мостовую, окна…
Попыталась, по крайней мере, подтолкнуть к этому же мгновению свою одежду и шляпу, чтоб дополнить образ города Сан-Жералдо, но отложила до встречи с Фелипе. И они двинулись дальше, оживленные, молчаливые и усталые. Персей снял шляпу по причине солнца и шел, держа ее у груди. На расстоянии походили они на уличных музыкантов, которые пришли издалека, — и то, что могла быть видна другим, заставляло Лукресию Невес выступать гордо, рисуясь; губы юноши раскрывались, сухие и улыбчивые. Как были они оба счастливы! Ветер веял над предместьем!
Лукресия Невес хотела, наверно, выразить все, подражая мыслью ветру, стучащемуся в двери, — но у нее не хватало имени вещей. Не хватало имени вещей, но вот они, вон тут, вон там, вот они, вещи — церковь, голуби, вьющиеся над Библиотекой, колбасы, развешанные у входа в лавку, солнечный зайчик в одном окне, настойчиво подающий знаки холму…
