Грудь каждого крест-накрест перепоясывали пулеметные ленты. Непременной принадлежностью формы были яркие, пестрые сарапе — домотканые прямоугольные плащи с отверстием для головы посередине.
Днем всадники скакали, не жалея коней, на ночь останавливались в первой попавшейся деревне.
Прошел всего месяц, как Рид прибыл в Мексику, но ему казалось, что он здесь уже вечность, что люди, населяющие эту землю, так же близки и дороги ему, как и прядильщики Патерсона. Ночью при тусклом свете очага он торопливо набрасывал в дневник
«Трудно себе даже представить, как близко к природе живут пеоны… Даже их хижины построены из той же обожженной солнцем глины, на которой они стоят, их пища — кукуруза, которую они выращивают; их питье — вода, которую зачерпывают из пересыхающей реки и тащат домой на головах усталые женщины; их одежда соткана из шерсти, сандалии вырезаны из шкуры только что зарезанного быка. Животные — самые близкие их друзья. Свет и тьма — их день и ночь. Когда мужчина и женщина влюбляются, они бросаются друг другу в объятия без всяких предварительных формальностей; надоев друг другу, они расходятся».
В пути с американцем порой случались происшествия, иногда веселые, иногда — не очень.
Однажды кавалерист, никогда в жизни не слышавший слова «репортер», мрачно предложил расстрелять его как «проклятого гринго» и порфириста. Другой, однако, не согласился с этим и протянул Риду бутылку кукурузной водки, предложив осушить ее до дна. Вокруг столпился весь эскадрон, с любопытством взирая на необычную сцену. Понимая, что на карту поставлен весь его престиж, Рид, не отрывая горлышка от губ, опорожнил бутылку.
Раздался взрыв аплодисментов и хохота. Предложение о расстреле немедленно отпало, по единодушному мнению кавалеристов, ни один порфирист не мог выпить залпом столько водки.
К своему удивлению, Рид, однако, вскоре убедился, что эти разудалые безграмотные сорвиголовы хорошо знают, за что воюют уже который год.
— Мы боремся за свободу, — сказал ему как-то метис Исидро Амайо.
— А что вы подразумеваете под словом «свобода»? — спросил Рид.
— Когда я смогу делать то, что хочу, — вот это и будет свобода.
— Но, быть может, это будет во вред другим людям?
Исидро ответил великолепным изречением Хуареса.
— Мир — это уважение к правам других.
Этого Рид не ожидал ведь в американской печати так много шумели, что мексиканцы не хотят мира!
Да, во время этой поездки он имел возможность убедиться. насколько лживо газеты США изображали мексиканцев. Как нечто само собой разумеющееся, их называли нечестным народом. Рид жил две недели среди самых отчаянных головорезов мексиканской армии, невежественных, недисциплинированных, Ненавидящих гринго и вдобавок уже полтора месяца не получающих жалованья. И за все время у совершенно чужого им американца — хорошо одетого, с деньгами и невооруженного — не пропало ни одной мелочи.
