Бейкер-стрит на Петроградской | страница 60



В суматохе найденную книгу Панова подписывает мне, и я ухожу убитый всем увиденным, с чувством тяжести и горя.


Была зима. Я еду в троллейбусе домой, раскрываю книгу и вижу, что там кроме дарственной подписи мне есть еще и подпись внучке. Мне стало совсем грустно…


Начав читать в холодном троллейбусе, я дома уже не мог оторваться. А там — двадцатые годы, комсомольцы… споры… любовь… более того — несчастная любовь!.. Зоя большая идет по жизни, по-своему поняв «свободную любовь»… И еще миллион мыслей! Я вдруг столкнулся с тем, о чем думал уже давно.


Сразу же возникли трудности. Панова написала роман-воспоминание, что всегда трудно переносить на экран. Лирический герой Севастьянов — только лирический герой, без характера. В кино это всегда невозможно. Описаны главным образом не события, а результаты этих событий. Самый драматичный персонаж — Зоя маленькая — все время в тени.

Хватаюсь за книгу о Пановой. В своей монографии известный литературовед Саша Ниноэ (мы учились с ним на филфаке) очень тонко подметил сходство «Сентиментального романа» с поэмой Маяковского «Про это».

Про это! Про это!!!

Еду к Юрьевой, хочу узнать, как Панова меня нашла, что за мистика?!

Все разъяснилось просто: Игорь Васильевич Таланкин, который дружил с Верой Федоровной после фильма «Сережа» и которого она очень уважала, из всех ленинградцев первым назвал ей меня — ему нравился фильм «Завтра, третьего апреля».

Выкладываю Вере Федоровне свои сомнения и опасения по поводу экранизации, делюсь прежними идеями — ей нравится. Оказывается, по поводу романа до меня к ней ходили многие режиссеры и сценаристы, но она всем отказала. «Они говорили о „перекличке поколений" и тому подобной ерунде», — сказала Панова.

Она ждала лишь Игоря Таланкина, но он все время был занят.

Вместе с Верой Федоровной мы написали большую, пространную заявку. Оставив заявку у нее, я уехал в Омск на фестиваль «Ленфильма» с «Гонщиками».

В четверг, первого марта, я возвратился в Ленинград.

Вера Федоровна в тот же день подписала нашу общую заявку, а в субботу утром, третьего марта, она умерла от мозгового удара…

Я воспринял эту смерть как большое личное горе, как невосполнимую потерю, хоть и был в этом доме новым человеком, не знал семью, кроме разве что Бориса Борисовича Вахтина, ее сына, с которым был шапочно знаком.

Панова перед нашими последними встречами, как потом рассказывала мне Юрьева, так волновалась и хотела произвести на меня хорошее впечатление, что даже подкрашивала губы перед моим приходом…