Уже стемнело, когда я плавно подошел к причалу Мантов. На реке, даже днем было тихо: большинство дачников облюбовало Санапи или какое‑нибудь еще из ближайших озер, и вечерами тут было абсолютно пустынно — узкий водный коридор, где между берегами текла скрытая, как в тоннеле, жизнь. Со своими собственными звездами. Нигде они не были так ярки, как здесь. Казалось, они выбрали реку в проводники своего медленного движения на пути к утру, и за время летних рыбалок я выучил все их названия.
Я причалил минут за десять до того, как появилась Шийла. Сперва я услышал, как стукнула дверь, затянутая сеткой от комаров, а затем увидел Шийлу в светлом проеме, медленно спускающуюся по дорожке. Как ни была она прекрасна на плоту, сейчас она была еще великолепнее: белое платье идеально шло к ее волосам, а к фигуре оно шло даже лучше, чем купальник.
Беспокойство вселяло только ее лицо. Прелестная округлость которого выражала сильное сомнение.
— Слушай, — сказала она, — я могу взять папину машину.
— Так быстрее, — соврал я. — Там со стоянкой морока. Так надежней. Я не переверну лодку, ничего не случится.
Она неохотно перебралась на нос. Я был рад, что она не села лицом ко мне. Когда она обращала не меня свой взор, так и подмывало броситься в воду от отчаяния и радости.
Я оттолкнулся от мостков и стал грести вверх по реке. На носу лежало еще одно весло, но Шийла и не пошевелилась, чтобы взять его. Она сняла туфли и свесила ноги с борта.
Прошло десять минут.
— А что за оркестр? — спросила она.
— Что‑то вроде народной музыки. Тебе понравится.
— Эрик Касвелл собирался туда. Он четвертый номер на восьмерке.
— Да, кроме шуток? — я не имел понятия, о ком она говорит.
— А что это за звук? — спросила она, указывая в сторону берега.
— Окунь. Вот тот плеск?
— Вон там.
— Ну да, окунь. Ночами они приходят на отмели, гоняются за лягушками, ночными бабочками и всякой всячиной. Здоровенные большеротики. Micropterus salmoides, — добавил я, щегольнув термином.
— Ловить рыбу, по–моему, глупо, — сказала она, поморщившись. — Тоска и вообще просто тупо.
Годы спустя я потратил немало времени пытаясь понять, почему Шийла Мант была так сильно против рыбной ловли. Может быть ее отец был рыболовом, и ее нелюбовь к его увлечению была не чем иным, как нормальным дочерним бунтом? А может, она сама пробовала удить, и у нее осталось отвращение к червям? Неважно. Важно то, что в тот хрупкий миг я был готов на все, только бы не выглядеть идиотом в строгих и непрощающих глазах Шийлы.
