Тут мысль Сундуковой вновь вернулась в сегодняшнее утро. Как он говорил... Тихим, но таким проникновенным голосом: «Не пугайтесь, Клава... Но я должен встретиться с вами наедине. Приходите одне, без напарниц. Я знаю, что вы не поняты в вашей жизни, и, быть может, я один способный разделить ваши чувства...»
Не понята! Как это верно, вздрогнула Сундукова, прижимая к вискам похолодевшие пальцы. Да, Петр не понимал, не понимает и не поймет. И нынче она просто должна раскрыть ему глаза на все.
«Ты даже не поймешь, — сильно налегая на авторучку, написала Клава, — как подешевели здесь фрукты. Представь, что абрикосы стоят всего 60 копеек за один кг. Я купила четыре кг и завтра отправлю посылку, хотя боюсь, что фруктовых посылок не принимают...»
«Не то, все не то», — с ужасом подумала Клава и быстро приписала: «Персики здесь тоже очень дешевые, а винограда пока нет. Если будут груши, наверно, привезу с собой».
«Куда привезу?» — смятенно задумалась Сундукова. И только тут с мрачным, сатанинским отчаянием поняла, что находится на роковой черте, на грани решения, которое перевернет всю ее жизнь, их жизнь. «Сегодня или никогда», — решилась она и добавила: «Дынь и арбузов не будет, но грецкий орех, а также алычу я куплю обязательно».
«Все! — поняла Клава. — Я пропала». «А картошка молодая почти задаром, на рынке полно моркови, петрушки и сельдерея...» И рука Сундуковой твердо начертала на линованном листочке: «Также передай привет тети Лиды, Боре и Манечке. Целую, ваша Клава».
Она послюнила конверт и написала адрес: «Заречная, 7, Петру Сундукову». Ну и фамилия, с негодованием осознала Клава в первый раз за совместное существование. И еще, представляясь новым знакомым, он делает ударение на втором «у». Так пусть же...
Клава взяла конверт, посмотрела на себя в зеркало, глубоко вздохнула и отправилась к почтовому ящику, что висел у столовой.
Она шла медленно, как идут к пропасти. «Батюшки, — пронеслось в ее голове, — но ведь это произойдет сегодня!» Что «это», она не знала, но что-то должно было произойти. И пускай, пускай. По крайней мере Вадим Николаевич знает ей цену. Как он сказал ей? «Вы, Клавочка, необыкновенная женщина».
— Сундукова! — сильно упирая именно на букву «о» в последнем слоге, закричали из канцелярии. — Вам письмо. Пляшите!
Чувствуя, как слабеют ножные мускулы, Клава потопталась, ничего не соображая, перед голубенькой канцелярской террасой.
— Нет, гопака, — умирая со смеху, требовала девчонка-делопроизводитель. — А вы — шейк...
