— Я знаю тебя, Жрица Роз Сайла. Весь Речной Народ знает Сайлу, все знают ее мужа, Класа на Бейла. Я — Сарис.
То, что Сарис приветствовал ее по обычаю Людей Собаки, было знаком его уважения. Но эта любезность сопровождалась слишком пристальным и изучающим разглядыванием. И держался он слишком самоуверенно. Представляя своих друзей, Сайла наблюдала за ним и группой мужчин, стоящих рядом. Они были очень сдержанны, но не враждебны. Когда Сайла представила Тейт, Сарис почти утратил самообладание.
— Все знают о Черной Молнии. Признаюсь, я считал, что врут. Ты действительно черная. Я никогда не видел…
Тейт спокойно прервала его:
— Я знаю тебя, Сарис. Какие новости ты можешь нам сообщить?
Отвечая, Сарис продолжал нервничать, хотя и пытался взять себя в руки.
— Тот, которого зовут Мэтт Конвей, рассказал вам — меня предупредили, чтобы я вам не помогал?
— Да. Мы признательны тебе за твою храбрость, — ответила Сайла.
Сарис украдкой оглянулся.
— Они тебя ненавидят. Говорят, что ты — отверженная, как и маленькая Жрица Фиалок. Мне-то это безразлично. Всем известно, что служительницам Церкви нельзя причинять вреда, и Сарис никогда не нарушит священный закон.
Излучавший дружелюбие взгляд Сариса на мгновение стал хитрым. Перемена была столь скоротечной, что ее было трудно уловить.
— Кочевники Летучей Орды говорят, что ты украла сокровище Врат.
— Разве мы похожи на людей, у которых есть сокровища? — ответила Тейт. — Кочевники пытались захватить нас в плен, но нам удалось отбиться.
Налатан верхом на коне подъехал ближе.
— Многих мы убили. Они враги Церкви.
Сарис коротко кивнул. Он бочком придвинулся к Сайле.
— Мы должны спешить. Идем.
Приблизившись к Конвею, Ланта, нахмурившись, промолвила:
— Держи Микку и Карду около себя.
Конвей мгновенно насторожился.
— Что ты заметила?
— Предательство. Сарис врал. Остальные Речные слишком безразличны.
Подозвав собак, Конвей послал своего коня вперед. Поддержать этот разговор с Лантой означало вызвать спор, а он дал себе слово избегать этого. И все же эта постоянная необходимость себя сдерживать начинала задевать его за живое. Как долго ему придется терпеть эту добровольную епитимью? Если на то пошло, то как долго он сможет сохранить чувство кающегося грешника?
Ланта говорила, что может простить, но забыть — никогда.
Сам того не замечая, он рассердился. Что это значило? Постепенно злость прошла. Он подумал, настанет ли день, когда, посмотрев на него, Ланта не будет вспоминать то страшное, постыдное мгновение.
