Воскресенье. Побывала на базаре. Зашла в универмаг. Стала в очередь за мясом. На подходе вытолкали и не признали. Ушла и всю дорогу плакала. Поднялась на университетскую горку. Остановилась возле ограды, все еще продолжая плакать. Но скоро слезы высушил яркий солнечный день. Вокруг блестело от снега. Внизу копошились люди, мчались машины, ползли троллейбусы, делая панорамное однообразие архитектуры похожим на огромный муравейник. И над всем этим зелеными куполами и золоченными крестами возвышался собор.
Портрет свежестью цвета обратил на себя внимание комиссии. Меня похвалили. Работу приняли. Я была на седьмом небе от счастья. На следующий день я обратилась к начальнику цеха Израилю Давидовичу с просьбой дать мне второй холст.
- С холстами трудно.
- Тогда я подожду, - ответила я, не желая быть навязчивой.
- Нет, нет. Мы сейчас что-нибудь придумаем. Вы должны быть окрылены энтузиазмом после такой похвалы и с удвоенной энергией приняться за работу. К тому же и Новый Год будет казаться новым, если заработаете еще пару сотен.
Учетчица сказала, чтобы я немедленно ехала в худфонд на собрание живописного цеха, В президиуме сидели: зампредседателя, начальник цеха и профорг. Присутствующие обратили внимание на мой головной убор. Я очень любила носить мужскую шляпу. Даже немец Келлерт удивленно поднял брови и улыбнулся. Бросилось в глаза то, что многие пришли навеселе. Особенно выделялся своим красным лицом и синим носом Бондарчук. Образовалось два вражеских лагеря: члены совета с одной стороны и художники-производственники с другой. Совет утверждал, что портреты не принимаются потому, что мы стали хуже работать, а мы - что при оценке качества нашей продукции никаких эталонов быть не может и что понятие "хуже-лучше" в нашем деле носит субъективный характер. Выступил Бондарчук. Речь свою закончил тем, что Совет хочет съесть его, выжить. "Не выйдет!" - закричал он и начал рассказывать свою партизанскую биографию. Мне все это надоело и я вышла в коридор. Вскоре ко мне присоединился Келлерт. Я выразила неудовольствие своей работой в цеху. Сетовала на жизнь, не приносящую художнику вдохновения. Уже и собрание кончилось, а мы все стояли и разговаривали. Ехала домой одна. Настроение грустное.
Субботу и воскресенье гостила у родителей. Прощаюсь. До свидания мои хорошие, милые, до свидания. Я плачу? Да, конечно, но что поделаешь! Автобус привез меня на железнодорожную станцию, набитую бродягами и всяким сбродом. Пьяные женщины, кричащий ребенок. Блюстители порядка. Отвратительная ухмылка дежурного. Хриплая ругань темного и серенького люда. Электричка. Сажусь. Здесь картина такая же.
