— Добрый вечер, господин учитель. — Он проглотил кусок и продолжал: — Чем могу служить?
— Видите ли, — забормотал Гнус, застенчиво улыбаясь и потирая руки; он тоже сделал глотательное движение, хотя во рту у него ничего не было.
— Простите, — сказал сапожник, — что у нас уже темно. Мы ровнехонько в семь кончаем работу. Вечер принадлежит господу богу. Господу неугодны те, кто засиживается за работой.
— С одной стороны, это, конечно, правильно, — промямлил Гнус.
Сапожник был на голову выше Гнуса. Несмотря на костлявые плечи, под его кожаным фартуком выступало изрядное брюшко. Седеющие, несколько сальные кудерьки ореолом стояли вокруг его длинного серого лица, украшенного остроконечной бородкой и сейчас расплывшегося в улыбке. Риндфлейш все время сплетал и расплетал пальцы на животе.
— Но, с другой стороны, не это причина моего прихода, — пояснил Гнус.
— Добрый вечер, господин учитель, — проговорила с порога жена сапожника и сделала книксен. — Что вы там стоите в потемках, Иоганн? Проводи господина учителя в комнату. Вы уж не обессудьте, господин учитель, что мы тут кушаем колбасу.
— Помилуйте, голубушка, мне это и в голову не приходило.
Гнус решился на жертву.
— Весьма сожалею, что побеспокоил вас во время ужина, но я проходил мимо, и мне пришло в голову, что вы, так сказать, можете снять с меня мерку для ботинок.
— К вашим услугам, господин учитель, — сапожница опять сделала книксен, — к вашим услугам.
Риндфлейш подумал и велел принести лампу.
— А нам, значит, прикажешь есть в темноте, — бойко возразила сапожница. — Нет уж, пожалуйте сюда, господин учитель, я зажгу вам свет в голубой комнате.
Она прошла вперед, в холодную комнату, и зажгла в честь Гнуса две еще непочатые розовые свечи в гофрированных розетках, которые отразились в трюмо вместе с двумя раковинами, лежавшими возле подсвечников. Вдоль ярко-голубых стен в праздничной торжественности стояла дедовская мебель красного дерева. Со столика, покрытого вязаной скатертью, к вошедшим простирал фарфоровые руки благословляющий Христос.
Гнус подождал, покуда госпожа Риндфлейш вышла из комнаты. Когда они остались одни и сапожник очутился в его власти, он начал:
— Итак, хозяин, теперь вам представляется возможность доказать, что вы мастер не только на мелкие починки, всегда удовлетворявшие учи… то есть меня, но можете также сшить пару хороших башмаков.
— С нашим удовольствием, господин учитель, с нашим удовольствием, — отвечал Риндфлейш смиренно и старательно, словно первый ученик.
