И они вместе спустились в хорошо освещенную станцию метро. Подошел поезд, и они вошли в вагон почему-то вместе. Кажется, Александр Иванович его слегка подтолкнул под локоть?
Так же как-то само собой вышло, что они очутились перед дверью квартиры. Александр Иванович открыл ключом дверь, и, значит, надо было входить. Они вошли, повесили рядом на вешалку плащи и сели на те же места за столом в столовой.
- Так вот вы говорите... - хмурясь произнес, с трудом собирая мысли, Артур. - Что вы говорите? Например, вы сами видели... ее?
- На минутку меня к ней пустили. Видел.
- И она вас видела?
- Да, - не удивился такому вопросу Александр Иванович. - Она даже мне улыбнулась.
Он представил это: она улыбается. И только в этот момент понял, что сегодня случилось чудо: она есть на свете? Она смотрит? Она улыбается?
- Вы мне правду говорите? - спросил он грубо от внезапной хрипоты, перехватившей горло.
- Она сказала: "Мне тебя так жалко было... когда мне было плохо". Больше не дали разговаривать. - Александр Иванович быстро встал, прошелся по комнате, постоял у раскрытой двери, вошел в ее комнату, где все еще висела, зацепленная за одно ухо, ее раскрытая сумка. Тщательно задвинув молнию, нацепил вторую ручку и поправил сумку, чтоб висела ровнее, и почему-то именно это показалось Артуру чем-то самым окончательно важным: раз он наконец застегнул и ровно повесил ее позабытую, брошенную, как при катастрофе, пожаре, бегстве, сумку.
Вернувшись в столовую, Александр Иванович крепко растер ладонями лицо, поглядел на Артура и сел вполоборота, так, чтоб не смотреть тому прямо в лицо.
- Вот все мы такие, - Артур с благодарностью отметил, что он смотрит в сторону и говорит что-то, не требующее ответа, просто сам с собой разговаривает. - Все стесняемся показать что-нибудь такое... А вот я, например, глубоко уверен, что все наши редкие бескорыстные порывы, чуткость к чужой боли, наши самые благородные поступки, многое, многое, что мы сейчас называем преувеличенной чувствительностью и другими разными жалкими кличками, - ах, до чего простым и естественным будет это все казаться людям нашего будущего, у которых шкура будет потоньше, чем у нас с вами сегодня.
Артур был теперь в неустойчивом ожидании: откуда-то издали накатывалась радость, точно из очень далекого туннеля вынырнула черная точка - грудь паровоза, и теперь, все разрастаясь, приближается с каждой минутой, и вот-вот налетит с громом и шипением!
