- Ну как?
Вале они показались один другого противнее, она только плечами пожала, чтоб не расстраивать Симу, и, улучив минуту, пробралась обратно в кухню, где хлопотала старушка, перемывая посуду, которую она все время потихоньку отбирала из-под рук у гостей и утаскивала к себе. Валя, отыскав свое пальто, никем не замеченная, вышла опять на улицу.
После табачища, духоты и сутолоки она сразу хлебнула воздуха вкусного, крепкого, студеного до ломоты в зубах, точно пьешь родниковую воду, - и, прислушиваясь к одинокому поскрипыванию своих шагов в тишине, пошла к дому. Не доходя до последнего перекрестка, она увидела человека, медленно шагавшего взад и вперед размеренным шагом часового, и узнала Орехова.
- Да, - быстро сказал он. - Я тут решил вас дожидаться.
- А если бы я там до утра проплясала?
- Мне все равно деваться некуда.
Они подошли к двери Валиного дома, и Орехов сказал:
- Они все еще там. Не ходите туда, а?
- Ну не пойду, - и остановилась под деревом.
- Вы что? Засмеялись? - неуверенно догадался он погодя минуту.
- Что-то мне похорошело на душе.
- А нехорошо было?
- Хуже некуда... - Она стояла, закинув голову, глядя в бездонное, темное, заполненное океаном морозного воздуха, блещущее зимними раскаленными звездами небо.
Он тихонько взял ее за руку, но она нетерпеливо отдернула:
- Вы лучше смотрите!
Он тоже поднял голову, стал смотреть в небо и долго молчал.
- Никогда не видел. Топтался тут, а не видел ничего. Не догадывался морду поднять. Вот теперь вижу.
- Что?
- Дух захватывает. А посмотреть все некогда. Дела.
- Знаете, отчего нам сегодня так легко, свободно разговаривать? Оттого, что это в последний раз в жизни.
- Почему в последний? Что мне уезжать?
- Да. И не только поэтому, а потому, что день особенный: здравствуй-прощай! Нет у нас ни прошлого, ни будущего, и настоящее не очень настоящее, и вы сейчас все поймете, что я ни скажу. Точно освободились ото всего лишнего, все важное стало неважным, а неважное - важным! Так бывает редко. Мы точно просыпаемся в какие-то особенные дни, когда умирает кто-нибудь близкий и вдруг все остальное оказывается чепухой. Или видимся в первый и в последний раз и понимаем, до чего хорошо бы так жить всегда, все дорогое видеть, как в последний раз, и все хорошее понимать в людях. Нас почему-то нужно встряхнуть, чтоб мы опомнились и начали видеть. Ах, как нас здорово нужно встряхнуть, чтоб мы опомнились и продрали глаза... Нет, целовать меня не нужно, - она уперлась рукой ему в плечо, не подпуская к себе.
