- А почему я никого не прошу мне верить и никому не верю? раздражаясь, крикнул Меловой. - Что это за разговоры о вере? Тут не молебен! Вопрос так стоит: мы расстреливаем тех, кто отказывается выполнять боевые приказы, или мы их по головке гладим?
- А если приказ был неверный? Если он правда был ошибочный? И он это понимал, а мы не понимали. Ведь он отвечал головой и знал это.
- Бешеный человек, - укоризненно и грустно сказал Баймбетов.
Меловой вырвал ручку у Сазоновой и подал Баймбетову:
- Пиши. Согласен?
- Хорошо, - так же печально сказал Баймбетов. - Я так напишу: воздерживаюсь. Вдруг Невский ему дал приказ? С того света телефон нету. Как проверим?
- Пиши, - успокаиваясь, согласился Меловой. - Вопрос решен. Если голоса разделились поровну, голос председателя решает.
- Тогда знаешь... Ннн-ет, - со страшной натугой выдавил Баймбетов. Тогда я немножко против. Нельзя так быстро стрелять. Какой-никакой путаница получился. Он танк стрелил? Свалил танк! Теперь мы так быстро его валить будем. Что такой? Путаница. Так свой своя начнет стрелить. До завтра подождать можно, а?
- Канитель, - сказал Меловой и, недовольно обернувшись на Лелю, махнул рукой: - Вы что тут сидите? Идите, идите!
Леля вышла в коридор и осталась стоять, держась за ручку двери. В ушах у нее стоял стук машинки, отбивающей ужасные слова, и зловещий короткий звоночек в конце строчки - ей казалось, машинка продолжает там работать без нее, сама, выстукивая что-то еще более страшное. Она стиснула кулаки, чтобы пальцы не могли двигаться, я прижала руки к груди.
Часовой-коммунар посмотрел на нее с равнодушным удивлением и медленно прошел мимо.
Она пошла вдоль длинного коридора, вымощенного квадратными каменными плитами. Машинка продолжала стрекотать у нее в ушах не отставая. Леля слышала, как бежит короткими толчками тяжелая каретка штабного "ундервуда" и из-под пальцев выскакивают буквы, складываясь в невозможные, отвратительные слова. Все в ней восстает против этих слов, но она знает, что ничто не может помочь - ни слезы, ни крики, ни просьбы. Все, на что может пойти, обезумев, доведенный до отчаяния человек, не остановит эту бегущую строчку. Хоть сбрось машинку со стола или отруби себе эти пальцы, которые сейчас впиваются в ладони стиснутых рук...
Нисветаев, как было условлено, поджидает у лестницы.
- Пошли скорее! Слыхала про Невского? Вот это несчастье. В Белой Полыни, говорят, какая-то сволочь прямо из толпы в него - на митинге. Ат гады!
