По устоявшимся советским и российским понятиям того времени, надо было постоянно заниматься самообразованием. В духе Горького: «Любите книгу!» Сейчас я много книг в доме не держу: из-за аллергии на пыль и внутреннего отторжения многословной писанины. Слово — слишком драгоценный дар, чтобы выплескивать его ведрами.
А тогда — тогда я читал бесконечные книги в громадной пустой квартире на девятом этаже, в Наср-сити, 6. За окнами — пустыня, уходящая к небу, и быстро опускающиеся сумерки. Строчки плывут перед глазами. А они все нагромождают фразы. Скучно, господа!
В момент захода солнца понял: важен только момент. Только момент, только состояние: «Сидели, свертывали цыгарки», «рвануло над пятым бастионом», «обдала теплая волна». Was noch?
Пометил в тетради: «Ситуации. Зима. Америка. Германия. Говно. О соцреализме. Обо всем как есть. По темам. Разобраться».
Одна из назревающих осенью 71-го социокультурных тем — видеомагнитофоны. Я прочитал в «Нувель Обсерватер» о предстоящей технической революции: готовится массовое внедрение чуда техники — видеомагнитофонов.
Сегодня это кажется смешным, тогда же звучало фантастично.
О своем недоверии мне рассказал переводчик Руслан Гамидов. Азербайджанец, сын покойного генерала МВД.
Я угостил его сигаретой «Ротманс»: мы сидели на терраске кафе в Наср-сити, 3: мимо проходили сисястые хабирские жены. Трахнуть одну из них он как азербайджанец почитал за честь. Но меня такая возможность пугала.
Я говорю трагически:
— Руслан, готовится информационная революция. Запускается производство видеомагнитофонов. Ты сможешь смотреть и записывать кино у себя дома.
Руслан выслушал, мрачно сказал:
— Много знаешь. Много пиздишь. А сердце у тебя жесткое, нераскрытое. Ты не знаешь, что такое трагедия. Когда отец погиб на спецзадании, я почувствовал себя таким покинутым! А ты — о каких-то видео. Любить надо людей.
Ну что ж, я понял, что беседу надо заканчивать.
По пути домой купил у продавца постер — Рокуэлл Уэлш в купальнике. В гелиопольском кинотеатре «Норманди» я видел ее в фильме, где она облила насильника бензином и подожгла.
Постер повесил над дверью. Ничего, хороший постер. Она там улыбалась белоснежными зубами, раздувая накачанную грудь.
ВИВА АС-САДАТ!
(дата неразборчива)
Еще я вспоминаю: площадку на Мукаттаме, сгущающиеся сумерки над Каиром, посвистывание и треск транзистора, который настраивается на каирскую волну.
Голос Садата. Мягкий, басовитый, банальный:
