Отчаянно покачав головой, Маргарет вновь заметалась по комнате. Она понимала, что немец предал ее, однако понятия не имела, зачем ему это понадобилось и почему он так упорствует в своем стремлении погубить ту, которая подарила ему столько прекрасных мгновений любви.
— Я не могу больше, Канарис! — уже откровенно взмолилась «колониалка». — У меня сдают нервы.
— У меня они тоже сдают, — почти прорычал германец.
— Отпустите меня с миром. Все, что могла сделать для вас, я, видит Бог, сделала, а теперь отпустите меня. Выведите из этой сатанинской игры!
Канарис прошелся по ней холодным, оценивающим взглядом. «Стареющая сорокалетняя матрона!» — последовал его приговор. Ни сочувствия, ни снисхождения эта женщина уже не вызывала. Германец помнил, какие безумные цены за свои услуги заламывала она при вербовке в разведку Германии и как своей алчностью повергала в шок французских вербовщиков.
Эта стерва, сказал он себе, никогда не стоила и четверти того, чего требовала от своих почитателей и резидентов. Как никогда не стоила и четверти тех сумм, которые заламывала за свои услуги в постели. Просто она позволяла себе то, чего не позволяли другие. Но он знал добрую сотню женщин, рядом с оголенным телом которых плоть этой безгрудой, худосочной голландки стоила бы столько же, сколько стоит «походная» подзаборная услуга списанной портовой потаскухи.
* * *
Чтобы как-то успокоиться, Канарис подошел к балкону и отдернул легкую голубоватую занавеску. С высоты третьего этажа он увидел черепичные крыши нескольких домов, теснящихся на склоне холма, за вершиной которого уже просматривалась подернутая легкой дымкой вершина горы, напоминающая растрескавшийся конус вулкана.
Ступив еще шаг, Канарис оказался на балконе и заглянул вниз. Там, вдоль забора, опоясывавшего соседнюю усадьбу, прохаживался человек в светлой, расшитой ярко-зелеными узорами и опоясанной алым кушаком куртке. Лицо его скрывалось под широкополой шляпой, однако Вильгельм мог поклясться, что это был тот самый тип, который условным знаком приветствовал лейтенанта О’Коннела в окне «Банка ди Рома».
— Однажды я уже объяснял вам, Маргарет Зелле, — проговорил Канарис, уловив за спиной едва слышимые шаги приближающейся танцовщицы, — что, дав согласие сотрудничать с германской разведкой, вы оказались за покерным столиком для самоубийц, уходить из-за которого не принято.
— Понимаю, что все не так просто, — Маргарет подалась к нему, протянула руки, чтобы обнять своего «немецкого морячка» за шею, однако Вильгельм спокойно, холодно развел их и направился к двери.
