Дядя Женя умеет держаться в любой ситуации. Он погрозил пальцем деду Серёге и весело разъяснил (как будто мы этого не знали):
— Рабочий класс, как всегда, прав. Да, пристяжных, но — наук. Да, пристёгивали меня кому куда вздумается. Одни диссертации писали, а я им делал. Им степень, а мне — заводскую премию, орденок там… Ну и что? Главное — большие дела ворочали. Чуть не каждую неделю из ЦК — звонок! А подать сюда… не Тяпкина-Ляпкина, конечно, у нас тяп-ляп нельзя было. И говорят: надо сделать! И отвечаем: сделаем! А попробуй не сделать!
…Мне уже пора было по уговору звонить Ирке. Ничего толком предки не решили, всего-то и выяснилось, что завтра мать с отцом и дядей Женей с утра поедут в лес, к Кольке, и все вместе будут что-то там думать и искать выход. Меня с собой не берут, а уж Ирку и подавно. Так что пусть не рассчитывает, так и скажу ей.
Трубку взяла ее мать и сказала, что Ирка ушла к подруге на день рождения и заночует там. Телефон? Так это в частном секторе. Ага, понял, это в тундре. В какой еще тундре? А в такой, где крокодилы водятся и сомы ленивые. Мальчик, не пейте много. Уже не мальчик, а старый дед. Пока, бабуля.
Сам не понимаю, зачем я ей нагрубил. За Кольку, что ли, обиделся? Так ничего же особенного: пошла на день рождения, а как не пойдешь, если — подруга. И заночует там — тундра же.
Но вдруг я понял, что всё это неправда. Увидел Иркины глазищи. Да она же к Кольке уехала!
На кухне пели про «тревожную даль». Это любимая песня дядя Жени, там у них дальше будет «забота наша такая, забота наша простая, жила бы страна родная…» Потом пойдет военный репертуар — про танкистов, летчиков, моряков, потом и до гражданской доберутся — про поход, который на Тихом океане закончили.
А прадед Ваньша Черемных туда не дошел. Снова мне вспомнился рассказ Ларионыча о таёжных свадьбах.
* * *
…Выдал секретарь свидетельства. А через три месяца, когда власть снова сменилась, выдал новые. Он так и остался там секретарем, уже в Совете депутатов. Отговаривал венчаться, большевики, мол, против попов.
— Так венчались все же?
— Невесты настояли, вернее, тогда уже как бы законные жены. Как раз под Рождество, дня за два, что ли, так что пированье свадебное перетекло в колядки, а тут и Новый год. Недели две на тройках раскатывали, «белое» и «красное» вино подчистую высосали, перешли на брагу. Работы остановились, управляющий исчез, шахты стали государственными — уголь, что ли, никому не нужен, раз денег не платят? Барачные утвердили свой шахтком, повыгоняли конторщиков и другое мелкое начальство, вплоть до десятников, сами стали распоряжаться, а под землю не лезут, посылают поселковых. К ним комиссар приезжал из уезда, юркий такой, вертлявый, крикливый, но с револьвером и охраной. К нашим не пошел, мол, «несознательный элемент, кулаки да подкулачники, хотя и шахтеры». Не пошел — дак и не надо. И мы не пойдем. Шахтком зовёт уголёк добывать, а нам вроде бы всё некогда и некогда. Мало ли дел найдётся — и по хозяйству надо, и дровишек с ближних заготовок (топили и углем, но и без дров не обойдешься: русскую печь для хлеба истопить, баньку, растопка нужна для жара, а уже на жар уголь кидаешь), да сена привезти, зимней охотой заняться, силки, западни, ловушки, кладни, самострелы — тут и на пушную зверюшку, и на большого зверя, и на птицу.
