Дядя снял очки с отсутствующим видом. Мне показалось, что он больше не сердится. Лицо его сделалось добрым и ласковым.
— Пойдем покажу тебе кое-что.
Мы перешли в другую комнату. У большого зеркала дядя отпустил мою руку и принялся вытаскивать стоявший за ним у стены большой подрамник с натянутым холстом. Прислонив картину к косяку двери, он отбежал в сторону.
— А? — спросил дядя. Его глаза сияли. — Итальянское Возрождение!
Он поправил холст, чтобы поверхность не бликовала.
— Итальянское? — переспросил я, продолжая думать о своем.
— Приглядись повнимательнее. — Тапочки зашлепали мне навстречу. — Как написаны пальчики младенца. Даже боюсь предположить, чьей кисти может принадлежать эта картина. Спроси, где я ее достал?
— Где?
— У одной старухи. Холст был весь черный. Ничего не видно. Риск был, конечно. Я взял с собой растворитель, потер, отмыл в уголке, а там — небо…
Он подбежал к картине, поскреб ногтем нос девы Марии.
Я спросил:
— Не знаешь, какой химической проблемой занимался Богдан Минаевич в Петербургском технологическом институте?
Дядя с удивлением взгляпул на меня.
— В том, что это Итальянское Возрождение, нет никаких сомнений. Весь вопрос, кто автор.
— А отец, — спросил я, — твой отец какой занимался проблемой?
— Все, кто был связан с Баку, работали по нефти.
Как бы досадуя на то, что я не вполне оцепил последнее его приобретение, дядя взял картину обеими руками и понес ее прятать за зеркало мимо горящего позолотой, сияющего эмалью, просвечивающего алебастром дворцового великолепия квартиры.
— Эти формулы не мог написать твой отец?
— Нет, — отрезал дядя. — Кстати, ты моих Базилей видел?
— Конечно. Они ведь давно здесь висят.
— Ну и как тебе?
— Замечательные вещи. Особенно та, что справа.
— А мне что-то не очень. Мне больше нравится старая живопись. Ты посмотри, какое у нее личико. Какие пальчики. Как все выписано. Догадайся, чья это работа?
— Грёз?
— Вот! — воскликнул дядюшка, осчастливленный. — Я тоже считаю, что это Грёз. И ты так считаешь? А некоторые, — сказал дядя, осуждающе кивнув куда-то в сторону, — сомневаются, что это Грёз. Как твои дела? — поинтересовался он вдруг.
— Ничего.
— Не надоела химия?
— Пока нет.
— Скучная паука, — сказал дядя. — Не понимаю, зачем молодые, способные люди стремятся в химию. Если бы я начинал заново, то занялся бы биологией или астрофизикой.
— Что же мешает?
— Годы, — жестко сказал академик. — А вот зачем ты занялся химией?
— Боюсь, что это у меня наследственное, — заметил я. — Бакинские гены.
