— Дядя? Какой вы дядя! Значит, молодые были.
— Видимо.
— И что дальше?
— Больше ничего не помню. Вы курящий?
— Нет, не курю, не научился, — одаривает он меня улыбкой. — А вы курить хотите?
— Не прочь бы.
— Значит, на поправку пошли. Значит, ничего не помните?
— Ничего.
— А узнать могли бы их?
— Вряд ли.
— А по голосу?
— Вряд ли. Обычный голос. Молодой вроде.
— При вас деньги были?
— Деньги?
— Ага.
— Кажется, что-то оставалось. Немного. Я в тот день отдал крупный долг.
— А документы?
— Документы?
— Ну да.
— Документы были. Редакционное удостоверение, проездной билет…
— А паспорт?
— Нет, паспорт с собой не ношу.
— А в чем вы были одеты?
Он все записывал, все мои никчемные ответы на свои никчемные вопросы.
— На мне куртка была.
— Что за куртка? Как выглядит?
— Обычная куртка. Тонкая такая, светлая. Старая уже. Ценности не представляет.
— А все-таки сняли, сволочи, с вас куртку. А на ногах что было?
— Кроссовки. Тоже светлые. Тоже старые.
— Им все равно какие! Наш патруль их спугнул. А то бы могли и догола раздеть, чтобы поиздеваться, — хмурится юнец, и на потвердевших его скулах вспухают желваки.
— А что… поймали кого-нибудь? — вяло интересуюсь я. Праздный вопрос. Мне абсолютно безразлично, как в недрах милиции раскручивается мое дело. Никакой ненависти я не испытываю к ночным бандюгам. В том, что произошло, я вижу какое-то давнее, чуть ли не космическое предопределение, которого невозможно было избежать. Я удивлен лишь тем, что наказанье (Божье?) столь милосердно: остался жив и, может быть, вскоре опять смогу нормально функционировать.
— Есть у нас наметки, — туманно отвечает мой интервьюер. — Жаль, вы опознать их не можете. А то все-таки попытаетесь, а?
Я слегка шевелю головой — и сразу тупая боль проходит от затылка ко лбу. — Нет, никого не помню. Бесполезно это.
— Да-а, ситуация! — глубокомысленно вздыхает он. — Ну, ничего! — вдруг ободряется. — Мы их, Андрей Дмитриевич, все равно прищучим. Вы не волнуйтесь.
— Я не волнуюсь.
— От наказания они все равно не уйдут.
— Что ж…
— Я вам по секрету скажу: один подозреваемый уже задержан. Я думаю, он расколется. Тогда всех возьмем.
— Что ж…
— А вы лежите, выздоравливайте, — встает он, одергивая белый халат на плечах.
— Спасибо.
— До свидания.
— До свидания.
Светло улыбнувшись, этот нетипичный мельтон идет к дверям. И уходит, оставив меня один на один с собой. Нет, не так. Один на один с муторной тоской. Один на один с предстоящим кошмаром.
* * *
Затем — другие посетители, в частности бородатый, лысый Баранов. Он звонил в редакцию, чтобы меня разыскать и извинения принести, а ему сказали, что я лежу в больнице.
