— Вот вы, значит, как считаете?
— А вы нет?
— Я с Пушкиным или Маяковским себя не равняю. И вообще к профессионалам не причисляю. Но я слышал добрые отзывы понимающих людей.
— Не верьте им. Лгут. Или ничего не смыслят. Я могу рискнуть, сделать вам паблисити. Но это почти уголовщина, за которую надо хорошо платить, понимаете?
Он взревел:
— Вы что, пьяны там?
— Трезв. Не на что пить.
— Кто вы, собственно, такой, что запрашиваете супергонорар? Рядовой журналист, начинающий писателишка. За двадцать тысяч мне любой профессионал из местного Союза…
— Вот и обращайтесь туда. Но я думаю, что вы уже обращались и получили отлуп.
— За сто тысяч я могу нанять пяток таких, как ты, щелкоперов! — заревел он.
— Ну, попытайся, валяй! — тоже перешел я на «ты» в страшной злобе.
— Стихи ему мои, видишь, не нравятся! А за сто тысяч, значит, можно и похвалить, продажная душа? Так получается?
— Ребенка надо кормить, жену! — заорал и я. — А то и за миллион не взялся бы!
— Ах ты, педераст нищий! — вдруг как-то совсем по-тюряжному рявкнул он. — Рукопись верни!
— В сортире ей место, сталинист долбаный! — взбесился и я, швыряя трубку. С ужасом и каким-то восторгом глядела Радунская, как я дрожащими руками закуриваю сигарету.
— Знаешь что, Андрей, — тихонько проговорила она. — Ты не спеши со своим долгом. Я подожду.
* * *
…какая благородная Радунская!
…какой мужественный Кумиров, отказавшийся от двадцати «штук» из принципиальных соображений!
…какая неприютность и нищета в июньской нашей природе! Непрерывные холодные дожди, слякоть, северный ветер. Тучи висят над самыми сопками. Где вы, милые, жизнестойкие одуванчики? Нет вас в этом сезоне, сгинули.
Сообразно сводкам погоды с их неблагоприятным медицинским типом, исключительно неблагоприятны новые цены на продукты. Булка дарницкого хлеба — 60, белого — 80, батон — 162, пакет молока — 98. Микроволновая печь, блистающая белизной… Ну и так далее.
Редакционные кредиторы, естественно, не терпят отсрочки, все, кроме благородной Радунской. В день зарплаты, совмещенной с гонораром, я обхожу их по списку и раздаю по мелочи — кому тысячу, кому полторы. Затем отправляюсь на главпочтамт и отправляю 20 тысяч некой Кумировой Ольге Михайловне. Не могу допустить, чтобы она жила исключительно на маминых харчах.
Затем трехминутный телефонный разговор.
— Ну, здравствуй. Как вы там?
— Андрюша, милый, здравствуй! Все хорошо. Как ты?
— Я в порядке. Веду праведный образ жизни. Много сплю, ем. Разжирел.
