Пока я читал, Вика Радунская то и дело поглядывала на меня. Видимо, на моем лице было такое неприкрытое отвращение, что она, наконец не выдержав, закричала:
— Да что с тобой? Ты рвотное, что ли, принимаешь?
Я полноценно выматерился. Радунская ахнула. Открытый мат у нас все-таки был не принят.
— Извини, Вика. Но ты мне такое дерьмо подсунула.
— Я подсунула? Я? По-моему, ты сам согласился.
— А почему не сказала, что этот сучара заядлый сталинист?
— А мне откуда знать? Он сказал, что лирика…
— Ага, лирика. «Маразм крепчал» — вот что это такое. Дай закурить, Христа ради.
— Возьми. Но ведь хотят же напечатать.
— А им-то что! Он платит, они публикуют. Свобода слова, бля.
— Кумиров, что я слышу! Ты против свободы слова?
— Не будь дурой, Радунская. Я против дерьма. На такую блевотину нужна свирепая цензура. А в этом «Рифе» сидят деляги. На хрена им литература! Они башли считают.
— Ну, знаешь, у каждого все-таки свой вкус…
— Ох, помолчи! А то опять заматерюсь, — безобразно скривился я. Она и правда замолчала. Но лишь на минуту. А потом сострадально спросила, глядя, как я складываю страницы в папку:
— И что ты решил? Будешь писать?
— Сейчас, разбежался… Какой у него телефон?
— Только не хами ему, пожалуйста.
— Не обещаю.
Она назвала номер, и я, пока не остыл, сразу набрал его. Ответил сам автор без посредничества секретарши.
— Кумиров из редакции, — сказал я.
— А, вы! Приветствую. Очень рад, — прогудел голос. — Неужели уже готово?
— Рукопись прочитал.
— Прекрасно! Вот что значит газетчики. Оперативно работаете. Ну, что скажете? — спокойно, без малейшей тени волнения прогудел он.
— Что скажу? — переспросил я. — Моя цена сто тысяч.
На мгновение в трубке наступила тишина. Затем я услышал:
— Не понял. Шутите, что ли?
— Нет, не шучу. Предисловие к такому сборнику стоит сто тысяч, — жестко пояснил я.
— Опять была пауза и вдруг он отрывисто хохотнул:
— Это что ж… вы так высоко оцениваете мои стихи?
— Считайте, что так.
— Спасибо, спасибо. Польщен. Но сумма нереальная, дружище. За издание я заплатил ненамного больше.
— Это ваши проблемы.
— Как то есть? Вы серьезно, что ли? — посуровел голос.
— Вполне.
— Сто тысяч за пару страничек?
— Моя репутация стоит дороже.
— То есть, — рявкнул он.
— То есть рекламировать ваши стихи — это рисковать своей репутацией. Вам никто не говорил, что они графоманские? Да еще с явным политическим уклоном. — Я услышал, как тихонько ахнула Радунская.
На том конце провода этот Малышко угрожающе проговорил:
