— Да, — сказал он, — вчера я еще был в бою. — И добавил задумчиво: — Это хорошо, что вы здесь. К кому бы мы вернулись, если бы вас не было?
Он замолчал.
Замолчала и Анка, глядя блестящими глазами на смутную фигуру, стоящую у самой решетки дворца.
Галя подождала немного. Должен же он рассказать о войне и о том, что он видел и знает, и, наверное, расскажет сейчас о своих собственных подвигах.
Но он все молчал. Он не хотел говорить о войне. Странный мальчик, почти такой же молчаливый, как этот самый гипсовый мальчик, что вечно запускает в небо свой деревянный планер.
«Что это — гордость, или, может быть, что-нибудь другое, или, может быть, он считает нас теперь недостойными слушать его рассказ?» — подумала Галя.
И как прежде, когда Галя улыбнулась ему в темноте, так сейчас она в темноте нахмурилась.
Нельзя же так долго стоять здесь у ворот и молчать…
— Как ты увидел нас? — спросила она.
— Я узнал вас издали и пошел за вами. Я тоже шел посмотреть на наш дворец. Он снился мне там иногда, в моей землянке. Возьмет да приснится мне в землянке. Я целый день хожу сегодня по городу, смотрю на все, что оставил, и всем говорю: «Я жив, здравствуйте».
— Ах, всем ты говоришь «здравствуйте»! — сказала Галя.
— Нет, нет, — поспешно заметил он. — Вы, наверное, не так меня поняли. Это совсем не то.
— Конечно, не то, — сказала Анка. — Я тебя отлично понимаю. Это очень интересно. Увидишь знакомое дерево, или дом, или комнату, или старый задачник, по которому ты решала задачи, и скажешь им: «Здравствуйте, мои друзья!» А они все такие же, и только ты один изменился. Правда, Ваня?
— Правда, Анка. Это очень приятно — увидеть вдруг старое. Очень приятно и даже страшно немного.
— А почему же страшно? — с любопытством спросила Галя.
— Почему — я не знаю. Нет, это даже не страшно, не то я говорю. Но когда я подъезжал к нашему городу, у меня так сильно билось сердце, как не билось оно у меня никогда. Я здорово волновался, — простодушно сознался он. — И мне казалось, что даже камни на мостовой должны узнать меня и сдвинуться с места, и бежать за мной, и кричать всем встречным: «Ваня с фронта приехал! Смотрите же, смотрите на него! Он два танка подбил у немцев!» Но все было спокойно. Камни лежали на месте. Потом меня остановил патруль и сделал замечание, потому что не полагается офицеру носить свой мешок за плечами. Потом меня толкнул прохожий, и я сказал ему: «У нас на фронте убивают, но не толкаются». Зачем я ему это сказал, не знаю. Потом я целовал свою мать и вытирал ее слезы. Потом я пошел смотреть места, где я учился. Потом увидел вас… Я увидел тебя, Анка, и увидел Галю, которая всегда была лучше нас всех. И я побежал за вами, как маленький мальчик, и сердце у меня все так же сильно билось, словно я бежал в атаку или словно можно вернуть хотя бы один день из моего ушедшего детства. Вы не сердитесь на меня, что я вас немного задержал?
