Минуту, другую все еще длилась тишина.
Потом Анка, которая никогда не думала над тем, что ей предстоит сказать или сделать через секунду, но, словно маленькая волшебница, умевшая чувствовать за всех, вдруг воскликнула:
— Что же нам сделать, чтобы ему было легко с нами, чтобы вообще ему было легко на свете?
Все собрались вокруг парты Анки и окружили ее.
— Да, да, в самом деле, Анка, — раздались голоса, — что нам делать, чтобы ему было легко с нами? Ты это, наверное, знаешь, Анка.
Никто не обратился с этим вопросом к Гале, потому что он не касался ни знаний, ни талантов, ни блестящих ответов. Потому что это спрашивало только сердце, с которым Анка умела говорить лучше других.
— Он так часто отворачивается к окну, чтобы мы не видели его лица, — сказала круглощекая Вера Сизова.
— Если он отворачивается к окну, — сказала ей Анка, — то зачем же ты так долго таращишь на него глаза? Может быть, это ему неприятно.
— Я не могу не таращить глаза, — сказала Вера. — У меня очки такие. Вы же знаете, что я близорукая.
— А кто же это так громко вздохнул на весь класс? — спросила иронически Анка.
— Да, да, это я вздохнула, — ответила Вера.
— Вот видишь, — сказала Анка. — Ты бы вздохнула потом. И разве можно так громко вздыхать! Мы все за тебя покраснели.
Но тут покорность внезапно покинула Веру, и она сказала:
— Подумаешь, вздохнула! Что же я сделала такого? Галя Стражева поступила гораздо хуже. Она подвела весь класс.
Анка с яростью посмотрела на Веру.
— Ей-богу, Вера, ты какая-то глупая.
— Вовсе я не глупая! — сказала с обидой Вера.
В конце концов, эта круглощекая девочка хотела быть только справедливой.
Но Анка, которой трудно было быть справедливой в дружбе и которая всегда защищала Галю, быстро заметила:
— Галя просто растерялась.
Галя покачала головой:
— Нет, нет, не выдумывайте ничего за меня, я не растерялась вовсе. У меня и своего горя достаточно.
Ах, это был жестокий ответ! Она сама не понимала, что говорит. И никто не согласился с нею.
— Нет, Галя, — сказала Анка. — Может быть, в тебе говорит сейчас гордость. Ты не хочешь сознаться себе. Ты не потому осталась сидеть на месте и не поднесла Ивану Сергеевичу этих красивых листьев. Мы все растерялись немного. И Нина тоже, и ты тоже, и я тоже… Я тоже растерялась и испугалась немного! — воскликнула она, найдя наконец причину, которая примирила бы всех. — Но не для этого, — добавила она, — мы остались, чтобы спорить друг с другом. Нам надо что-нибудь придумать особенное.
