Раньше бабушка была большая барыня. Она только и делала что воспитывала детей и командовала прислугой.
А когда начался весь этот «кошмар», бабушка приехала в Москву и пошла на обувную фабрику мыть стекла.
Начальство — не дура. И сразу положило глаз на мою бабушку. Она ведь свободно балабонит по-немецки, по-французски, по-польски и даже по-иврейски. Но это теперь никого не волнует.
А сейчас нужно уметь пробиваться. Бабушка оказалась пробивной особой. И тогда ее с обувной фабрики бросили на Гиговского, который просто задыхался.
Теперь Гиговский за бабушкой как за каменной стеной.
Светило помогает советской власти рожать детей. А на плечах у бабушки целых два родительских дома. И она справляется блестяще.
— На днях сам Гиговский дал благодарность на бумаге и пол-оклада деньгами! — хвастается бабушка перед всеми знакомыми.
Дедушка встает и первым делом бреется своим «жилетом». Тут же порезывается! Но это не страшно. У дедушки есть такой белый камушек. От камушка сразу кровь останавливается.
А потом мы с дедушкой завтракаем. Завтрак у нас теплый, под подушкой.
Сам дедушка ничего не готовит. Он даже керосинку не разжигает. Потому что от керосинки может быть большой пожар.
Потом мы с дедушкой идем на станцию, за газетой.
Летом дедушка своего Маркса не читает и с головой уходит в политику.
На станции продают мороженое и лучшее в мире ситро.
Мороженое в вафлях бывает большое и маленькое. Дедушка мне покупает маленькое. Потому что от большого может заболеть горло.
Когда дедушка читает свою газету, его надо оставить в покое.
Я ухожу за дом и строю там шалаш из лопухов. Ко мне приходит Юрка с другой улицы. И мы строим вместе.
В Лосинке много ребят. Мы хорошо играем в войнушку. Как в Москве.
Только здесь никто не знает, что я гибрид.
В Лосинке огурцы пахнут огурцами. А помидоры пахнут помидорами. Потому что на грядке.
Раньше помидоров не было. Это бабушка еще помнит. Электричества не было. Совсем!
Непонятно, как люди жили?
Огород поливает бабушка. Утром и вечером. Когда солнце сбоку и не так жарко. Я бабушке помогаю. Вот у меня своя лейка есть.
А дедушка не помогает. Ему нельзя носить тяжести. Бабушке тоже нельзя носить тяжести. Но куда денешься?
Мой папин дедушка за всю свою жизнь не вбил ни одного гвоздя. Потому что гвозди может и дурак вбить.
Дедушка ходит и думает.
Я знаю — дедушка думает, про Смерть. Про нее нельзя говорить. А думать можно.
Я тоже боюсь, что дедушка умрет и не научит меня играть в шахматы. А ведь он обещал. И мне, и бабушке.
