Пашка, Пашка – неприкаянный, вечно пьяный недотёпа. Недаром, умирая, белугой его мать ревела – не по своей ускользающей жизни убивалась, по остающемуся без её забот сыну. Точно наперёд всё знала.
Старик приподнял ходунки, переставил, подтянулся. «А всё ж нехорошая какая-то эта Пашкина дверь…» – подумал вдруг и осёкся.
Пашкина?
Почему Пашкина?! Комната давно обжита другими обитателями!
Ошибка оглушила пронизывающим до костей холодом. Дед Василь попятился и принялся торопливо разворачивать ходунки. Подальше отсюда! Ну её, эту внезапно меняющую личины деревяшку! Металлические сочленения конструкции скрипнули, заставив лихорадочно бьющееся сердце на мгновение замереть. Отвратительный звук! Так похожий на тот, что слышал в мутно-серое ноябрьское утро – старый крюк; вздыбившаяся люстра; втрое сложенная, натянувшаяся под тяжестью обмякшего тела верёвка – и вкрадчивый, обволакивающий затылок ледяной изморозью скрип. А ещё накатывающий штормовой волной в распахнутое окно ветер…
Скрипа с тех пор дед Василь не выносил.
Надо бы смазать ходунки.
Готовясь подтащить ослабевшее от непривычной нагрузки тело к опоре, Василь остановился, чтобы набрать в лёгкие воздуха. Растревоживший его скрип не прекратился. Старик беспомощно огляделся. Монотонный звук доносился из-за ослеплённой белой краской двери. Скрип-скрип, скрип, скрип – размеренно, чуть слышно – как тогда.
И как тогда же из-под двери тянуло холодом.
И без того онемевшие колени деда Василя мелко затряслись. Не долго думая, старик плюхнулся на пол и, отталкиваясь локтями, поволок тяжелеющее с каждой секундой тело вдоль коридора. Так быстрее. Прочь от проклятой, хранящей кошмарное эхо былого комнаты!
Едва уловимое поскрипывание следовало за ним неотступно.
Когда настигаемый видениями прошлого старик преодолел порог собственного жилища, зловещая дверь с грохотом распахнулась. Василь вскрикнул и, распластавшись на полу, повернул голову на звук.
Щель между косяком и дверным бельмом чернела пустотой, притягивала взор, гипнотизировала. Скрип за ней прекратился, сменившись звуком грузной поступи чуть припадающего на одну ногу человека – Пашкиной поступи.
Из последних сил подавшись вперёд, дед Василь захлопнул дверь своей комнаты. Потом уронив голову на руки, заплакал. От ужаса, от обиды на собственную беспомощность – ходунки остались в коридоре, а он не способен даже подняться, чтобы защёлкнуть замок. И позвать-то некого. Один…
Один!
Сквозь захлёбывающиеся всхлипы Василя пробился звук приближающихся шагов. Приподняв голову, старик остановившимся взглядом уставился на дверную ручку – сейчас она плавно опустится, и дверь откроется…
