Это всегда приходило в ноябре. Стволы деревьев набухали влагой, чернели и становились похожи на обугленные скелеты. Сквозь них проглядывало пустоглазое небо…
Вот и в тот раз… Клён у окна сдавал позиции медленно, но верно. С каждым упавшим листом Пустота надвигалась и тяжелела. Календарь отсчитывал дни отпуска. Позвякивал рядок опорожнённых бутылок. Первый этап – выжигающая ярость – позади. Я был измотан. Лежал, уставившись в потолок. Нарастало звериное, бессознательное – бежать. Второй круг моего персонального ада.
Опыт рубил с плеча: "Не надейся, оторваться не удастся. Пустота поймает, придавит, выпотрошит, как голодная кошка охромевшую мышь". Я не спорил. Зануда-опыт прав. Только можно ли убедить зайца не давать стрекоча от пули, рыбу – не заглатывать наживку, одряхлевшую птицу – не пускаться по осени в дальний, гибельный для неё путь? Инстинкт велит всякому живому существу бежать от того, что повергает в ужас.
Или к спасению…
Но всё равно БЕЖАТЬ!
В чём моё спасение, я не знал. Возможно, его не существовало вовсе. Зато помнил – пока бежишь, о таких пустяках не думаешь. Перемещаешься в пространстве, бездумно ловишь запахи, звуки, скользишь глазами по сменяющим друг друга предметам и лицам… Хоть что-то, чёрт подери, происходит!
Я вскочил и, схватив куртку, бросился из дома.
Купил билет на поезд. Куда бежать – не всё ли равно. Важно не останавливаться! Пусть мимо несутся вылинявшие поля и навылет простреленные Пустотой перелески. Мелькают полустанки и застывшие на перронах люди. А ночью – лижут подушку белёсые языки проносящихся фонарей.
Так и было.
Рано утром я выбрался из поезда. Моего дезертирства он не заметил. А, может, плевать хотел на предательство с высокой колокольни. Таких как я, похмельных, мятых мужиков неопределённого возраста и с неопределённой маятой, в его утробе пруд пруди.
Едва я спрыгнул на испещрённую трещинами платформу, состав качнулся, точно с ноги на ногу переступил, и, не оглядываясь, пошёл своей дорогой. Кидать ему вслед прощальные взгляды желания у меня тоже не возникло.
Касса оказалась закрытой. Похоже, на этом забытом богом полустанке поезда останавливались нечасто. Крошечный вокзал дышал пыльной заброшенностью. Снова всплыла в памяти та покинутая хозяевами квартира в идущем под снос доме.
Обшарпанный пол в голубых "проталинах". Видно, поленились жильцы выносить мебель, когда красили его в последний раз. Массивные шкафы просто обошли кисточкой. Разбросанные листки исчёрканной бумаги. Обломки какой-то рухляди. Засохшей бабочкой трепетала на сквозняке пришпиленная к обоям страничка из "Огонька". С неё улыбалась женщина. Наверно, артистка. Её было жаль. Не актрису даже, а вот эту блёклую картинку. Когда-то её выбрали из десятков других. Вырезали, старались поровней. Аккуратно прикрепляли булавками, боясь испортить… А потом бросили в обречённой квартире.
