– Уплыть бы с тобой на этом корабле… от всех, – прочитал он по её губам.
Алексей Григорьевич отвернулся.
Впереди княжну и её свиту ожидало ещё одно развлечение – манёвры эскадры. Захваченная величественным зрелищем бороздящих итальянское небо мачт, Тараканова не заметила, как исчез с палубы её верный рыцарь Орлов. Покинул высочайшую гостью и адмирал Грейг.
– Мой флот… – заворожено повторяла княжна, глядя как холодные лучи зимнего солнца льнут к мачтам, окрашивая их в багряный цвет.
– По именному повелению ее величества царствующей в России императрицы Екатерины Алексеевны вы арестованы!
Самозванка обескуражено смотрела на незнакомого гвардейского капитана. Вокруг неё выстроился караул. Княжна ещё раз взглянула на мачты. Багрянец сменился кроваво-алыми оттенками. Потом всё померкло.
– Я не прошу о помиловании. – Графу Орлову казалось, он несётся с головокружительной высоты. А, может быть, просто падает в бездонную пропасть. Спорить с властной Екатериной мог только безумец. – Тараканова тяжело больна. Лекарь Петропавловской крепости говорит, ей осталось месяца два, не больше. Скоротечная чахотка.
– Хлипкая оказалась, – императрица прищурилась. – Года не прошло. Может, и впрямь тонкая косточка? Голицын утверждает, что заключение она переносит крайне тяжело. Кто бы мог подумать, недостаток в еде и одежде доводит её до истерик. Как видно, эта простолюдинка всерьёз уверовала в своё благородное происхождение. Представьте, она засыпает меня и ведущего её дело князя Голицына отчаянными письмами. Утверждает, что изнемогает и божится провести остаток дней в обители. Могу представить эту сластолюбку в монастыре!
– Невелик тот остаток, чтобы отказывать ей в такой малости… – Алексей Григорьевич неожиданно для себя понял, что Екатерина нарочно старается причинить ему боль.
– Оставьте! – Императрица поднялась. Раздражаясь, она всегда ощущала потребность пройтись. – Не потому ли вы так благодушествуете, что эта тварь беременна от вас?! Вы влюблены в неё. Признайте!
– Признаю, – Орлов посмотрел в глаза Екатерины. Были они болотно-серого цвета. Всегда одного и того же. – Но это ничего не значит. Я предан российской короне и уже доказал это… хоть и пострадала моя честь.
Императрица закусила губу. Пышная, словно сдобное тесто, грудь волновалась, грозя вот-вот в клочья разорвать тесный корсаж. Если бы перед ней стоял кто-то другой, не миновать бы невеже Петропавловской крепости! Дерзить самой императрице!
