Ладно, не буду мешать изобретателям, придумают и без меня. Я уже успел заметить, что знания из будущего не являются сейчас чем-то из ряда вон выходящим и не производят эффекта божьего откровения. Необычные, иногда даже устаревшие сведения… Более того, покопавшись хорошенько в архивах, нашёл столько прожектов, опередивших время лет на сто пятьдесят, что просто диву даюсь. Есть чертежи цельнометаллической подводной лодки, приличного планера, автомобиля на паровом ходу, магазинной винтовки, дирижабля, самоходной морской мины…
Последнюю, правда, после некоторой доработки запустили в производство в Кронштадте и успели вооружить несколько корветов Черноморского флота, сопровождающих купеческие суда во Францию, а вот всё остальное… И ведь дело даже не в том, что не хватает денег в казне (энтузиасты-прожектёры готовы продолжать работы за свой счёт), а попросту никому это на хер не нужно. Вот так одновременно — на хер, и не нужно.
Ну ничего, бля, научу ещё надевать сапоги на свежую голову! И денег найду, пусть даже для этого придётся вывернуться наизнанку. Хм… погорячился… лучше других наизнанку вывернуть, а своя шкура нравится такой, как есть. Ур-р-р-оды! Носом землю рыть будут, разыскивая пророков в своём отечестве. Ваньку лапотного в задницу поцелуют, а не немецкого механикуса с моноклем в глазу. Кстати, почему все фашисты так любят монокли? Не пенсне, не очки, не лорнеты, а именно монокли? Никогда раньше не задумывался… Наверное оттого, что пока один глаз презрительно глядит сквозь стекло на унтерменшей, другой жадно высматривает… что бы там хапнуть? Все немцы от этого косоглазые!
Перед Бенкендорфом и Ловицем потом извинюсь. Или не буду извиняться, потому что они давно более русские, чем те же покойные Воронцовы. Товий Егорович способ очистки водки углём открыл. Иностранец на такое способен? Нет, так как думает не о пользе государства, а торопится поскорее набить мошну. А эти работают из чести.
— Павел, что с тобой? — сзади на плечи ложатся мягкие и тёплые ладони. Их насторожённая нежность чувствуется сквозь ткань мундира. — У тебя изменилось лицо.
— Маша?
— Ждал кого-то другого? — императрица смеётся, нисколько не смущаясь присутствием в кабинете посторонних. Она права — людей, чьё призвание состоит в готовности умереть за Веру, Царя и Отечество, нельзя назвать посторонними.
— Душа моя, я ждал явления ангела небесного, и не ошибся в надеждах.
Улыбается опять. Отрадно видеть, как лицо Марии Фёдоровны вспыхивает милым румянцем, почти девичьим. Шучу! И всё оттого, что на старости лет опять влюбился. Где-то в глубине души уцелевшие остатки натуры настоящего Павла Петровича возмущаются и предъявляют претензии к нам обоим. А не пошёл бы ты к чёрту, сумасбродное величество? Чего же тебе, собаке, в своё время не хватало? А сегодня аз есмь царь! Настоящее не бывает! Примерный семьянин, любящий муж, заботливый отец. Если и было что когда-то, то давно быльём поросло.
